Граф Монте-Кристо 1,5
Шрифт:
Впрочем, никто и никогда не покидал мрачных стен замка Иф. А какой идиот ушел бы отсюда по доброй воле?! Где такой серьезный конкурс на одно камерное место.
Вот и Дантес наслаждался жизнью и купался в развлечениях, как вареник в масле, почти полтора года, но... все это закончилось в один прекрасный день, когда Эдмон дремал в камере на мягком уютном матрасе, причмокивая губами и переваривая плотной обед, сонно думая о том, что находится на вершинах блаженства, и лучше просто быть не может... а потом снизу постучали.
Затем одна из плит тюремной
– Будьте здоровы!
– доброжелательно сказала голова, торчащая в полу.
– Сокровища нужны?
Этот человек, вылезший из-под земли, был никто иной, как аббат Фариа, устроивший невероятный подкоп под стенами своей камеры из подручных инструментов. Нормальный человек никогда бы не стал копать там, где можно выйти в окно или в дверь. Часовых в замке Иф отродясь не было, тюремщики почти весь день играли в карты, стены были дырявые, как швейцарский сыр, обглоданный армией грызунов, и давно напоминали Стоунхендж, ремонтировать их никто даже не собирался. Зачем? Кроме того, сюда, на "станцию Иф", регулярно заходили прогулочные дилижансы и яхты, свободно уехать можно было запросто как сушей, так и морем.
Но аббат Фариа был человеком просвещенным и неординарным, потому замыслил хитроумный побег. Просто так уйти отсюда ему казалось недостойным для своего возраста и положения. Только бежать! Петляя и запутывая следы от невидимых преследователей.
Хотя ни один человек в здравом уме никогда не покинул бы это чудесное место отдыха, Ифскую тюремную здравницу, но у аббата Фариа наличествовал достаточно веский повод: у него имелась карта сокровищ, закопанных на острове, совсем недалеко отсюда. И почтенный аббат имел твердое намерение распорядиться сокровищами перед своей смертью, увы, неизбежной при его преклонном возрасте, вредных привычках и состоянии здоровья. Если бы он только знал, что клад окажется в добрых руках, то мог бы спокойно испустить дух с чистой совестью, не откладывая дела в долгий ящик... Куда бы с честью препочило его усталое тело.
Увы, но государство и тюремщики наотрез отказывались от сокровищ, утверждая, что "и так ни в чем не нуждаются". Комендант и вовсе прочел ему заунывную проповедь о вреде излишних богатств. Увлеченность аббата могли бы разделить Калигула и Нерон, воодушевленные искатели несбыточных кладов, но они, к несчастью, давно померли. Поэтому Фариа и собрался бежать, но случайно наткнулся на Эдмона Дантеса...
Только взглянув на его разморенное, улыбчивое лицо пройдохи, почтенный аббат подумал:
"Пожалуй, этот мошенник точно сумеет распорядиться моими сокровищами!.. Да и больше все равно некому."
Мысль его была сопровождена очередным трескучим
Увы, милейший аббат Фариа был человеком ученым, большого странного ума и образования, добрым и обаятельным, но обладал одним существенным недостатком: он страдал излишним inflatio, говоря по-простому - избыточным метеоризмом, неконтролируемым выделением газов из кишечника. Будучи невольным источником невыносимых миазмов для окружающих, он искренне полагал, что тюрьма - не худшее место для таких, как он. Тем более, такая тюрьма! Но долг чести побуждал его совершить побег. Или, по крайней мере, направить на эту стезю другого - такого, как Эдмон Дантес.
Сам аббат сидел здесь уже очень и очень долго, потеряв счет годам. Он не искал отдыха, еды и развлечений, как другие заключенные. Долгое время Фариа, не выходя из камеры, протяжно пердел в подушку и писал на рубашках гениальный трактат "О возможностях всеединой монархии", но когда его это вконец утомило, то мысли его вернулись к сокровищам, и он стал разрабатывать план своего побега - при помощи подземного туннеля, ведущего к морю. И почти преуспел в нем, если бы не ошибка, вкравшаяся в расчеты.
Почтенный аббат был настоящим кладезем мудрости. Он знал множество языков, изучал многотомные труды самых знаменитых авторов своего времени и минувшего и, казалось, нет ни одной науки, которую он бы не освоил. Свою небольшую камеру он, приложив минимум усилий, превратил из подручных средств почти в алхимическую лабораторию - с бесперебойным источником газов. Необыкновенный эксцентричный ум в нем причудливым образом совмещался с немощным телом и слабым желудком.
Когда Дантес и Фариа разговорились, то аббат первым делом поинтересовался, как Эдмон попал сюда.
– Неужели Вы и в самом деле являлись тайным поклонником корсиканского людоеда?
– прищурив глаз, с легким проблеском недоверия уточнил Фариа. Будучи истым монархистом, он на версту не переносил "тирана-подкаблучника", то бишь Наполеона Буонапарте, зачем-то выкинувшего сразу две буквы из своей настоящей фамилии.
В ответ на это Дантес долго бил себя в грудь пяткой и доказывал, что политика его не интересует. Поскольку никак не связана с морским делом и коммерцией. А его арест - есть тайна великая, сокрытая покровом мрака.
Тогда Фариа ввел заключенного в транс и за считанные минуты решил загадку.
– Вас оклеветали пьяные друзья!
– гордо воскликнул аббат, сопроводив прозрение серией мерзких сигнальных звуков.
– Вот те на!
– огорчился Дантес.
– А я им доверял, как себе. Как же Вы могли - Фернан, Данглар, Кадрусс?! И где теперь, с кем теперь моя Мерседес?..
– первый раз за семнадцать чудесных месяцев произнеся имя своей невесты, Дантес сразу впал в беспокойство и тревогу.
Лицо Эдмона побледнело и омрачилось, затем медленно налилось свекольным оттенком.