Граф Орлов и мелкий фюрер
Шрифт:
Тёмная металлическая дверь была ещё не заперта, и девушка, надеясь на чудо и одновременно задаваясь вопросом «А что, собственно, делать, если чудо совершится?», тихонько поскреблась в дверь деревянную, потом надавила на ручку. К удивлению, облегчению и ужасу студентки, дверь поддалась, и ей ничего не оставалось, кроме как поправить рюкзак за спиной, судорожно и вполне бесполезно пригладить волосы… и, наконец, войти.
Александр Григорьевич сидел за неизменным своим столом, на котором, правда, не было никаких бумаг, и до того, как в дверь постучали, непедагогично раскачивался на казённом стуле. И гипнотизировал взглядом вязанную прелесть, аккуратно сложенную
— Здравствуйте, Александр Григорич, — тихонько поздоровалась вежливая студентка, неуверенно семеня к преподавательскому столу.
— Здравствуй-здравствуй, Самошина, — бодро отозвался Граф. — За имуществом пришла?
— Ага, — сказала Аня уже у самого стола и улыбнулась немножко извиняющейся улыбкой.
— И что его, отдавать тебе, что ли? — с сомнением спросил мужчина, наблюдая за сменой выражений лица своей студентки. Вот улыбка из извиняющейся трансформируются в смущённую, потом в удивлённую, на щеке появляется ямочка, одна бровь забавно приподнимается. Глаза из каре-зелёных становятся просто зелёными. Во превращение, хамелеону и не снилось! — Ну что ты удивляешься? Ты тут оставила такой замечательный шарф. Я его сберёг. И вот отдам я тебе шарф, а ты мне что?
— Я с вами вчера печеньками поделилась! — с обидой в голосе напомнила девушка, округляя глаза и театрально вздёргивая брови.
— Но это было вчера, — серьёзно возразил Александр Григорьевич и придвинул шарф к себе, чтобы Аня не дотянулась. — А вчера я поймал твой пенал. К тому же, у тебя, оказывается, вон какой яркий платок есть. Не жадничай.
— Ну Александр Григорич… — просительно протянула Аня, с удовольствием помогая преподу ломать комедию и чувствуя себя при этом крайне странно. Она даже попыталась незаметно стянуть предмет спора прямо из-под рук Александра Григорьевича и, кажется, весьма его при этом позабавила.
— Что, всё-таки отдать? — прищурился Граф. И задумался, пригребая шарф ещё ближе к себе. — Чего бы у тебя за него попросить, Самошина?
— А чего у меня за него попросить? — чуть напряглась Аня. Сердце как-то очень не кстати снова попыталось экстренно пробраться к пяткам. И вообще, весь организм какие-то странные процессы запустил. Без участия мозга, видимо. Александр Григорьевич думал.
— Даже не знаю, — мужчина откинулся на спинку стула. — Чай мне заваривает Антонина Юрьевна. По сыну она, видишь ли, скучает. Песни ты и так поёшь всё время. Стихи рассказывать ты уже слишком большая… — Александр Григорьевич позволил себе намёк на улыбку и неожиданно выпрямился, сверкнув глазами. — Знаешь что, Самошина? А нарисуй мне газету, — предложил он, опираясь локтями о стол.
— Какую газету? — не въехала Аня. «Нипаняяятна-а-а!» — стонал перегруженный за пять дней учёбы мозг.
— Настенную. Плакат мне нарисуй. В других аудиториях хотя бы портреты классиков висят, а в этой стены голые, — посетовал Граф. И выглядел он в своём тёмно-сером костюме, с чуть лохматыми чёрными волосами и добрыми смешинками в глазах сногсшибательно. По крайней мере, единственной благодарной зрительнице захотелось присесть. На стол…
— А на какую тему? — спросила девушка, спешно возвращая на лицо потерявшееся «так и надо».
— На тему плюсов изучения английского языка и посещения моих лекций, — сказал удивлённый Александр Григорьевич. Он-то пошутить хотел, а эта… Наивная душа.
— Ладно, — согласилась Аня, повергая преподавателя в ещё больший шок. И он уже хотел извиниться за глупую шутку,
— Да как получится, — неопределённо отговорился Граф, чувствуя себя до крайности неловко. Озадачил ребёнка ни за что. Господи, надо было сразу шарф отдать, а не творить х… необдуманные поступки. Лицо у Ани стало очень-очень задумчивым и сосредоточенным, чёрные ресницы опустились, а когда поднялись, Александр Григорьевич занервничал. Не оттого, что не мог понять, красит девушка ресницы или нет, а оттого, что её глаза загорелись огоньком, очень похожим на фанатичный. Просто у Ани в голове уже роились идеи касательно того, как можно плакат украсить и препода подстебнуть так, чтобы придраться было нельзя. Творческие задания, как оружие направленного действия с вероятностью попадания в девяносто девять процентов, которые маскируются под бумажку с красками.
— Хорошо, — сказала студентка и направилась к выходу из аудитории, по-прежнему весьма задумчивая.
— Аня, — Александру Григорьевичу стало смешно. — Шарф-то забери.
— Ой, — смутилась Аня и развернулась обратно, уже начиная хихикать над собственной глупостью.
Александр Григорьевич встал из-за стола и подошёл к студентке. С шарфом, разумеется, надо же показывать положительный пример.
— На, горе, — Граф учтиво протянул девушке шарф двумя руками. Он очень старался не расхохотаться.
— Я не горе, я недоразумение, — весело поправила Аня, разглядывая Александра Григорьевича снизу вверх. А потом её ладошки, как и вчера, случайно накрыли руки преподавателя, и хихикать девушка перестала. — Спасибо, — пискнула она и вышла из аудитории, прижимая шарфик к груди.
Александр Григорьевич потёр руки, закрыл за Анной дверь и, наконец, расхохотался. Интересно, что она наваяет, эта фюрерша мелкая…
========== 5. О страхах и намёках или почему утро началось не с кофе. ==========
Утро субботы для Александра Григорьевича началось несколько необычно, и да, действительно, не с кофе. Он ворочался на грани бредового сновидения и банальной действительности, сбивая простыню и нервируя кота. Тщедушного вида зверь по имени Вий Львович Орлов сверкал жёлтыми глазищами с подоконника, явно думая, что же за болезнь поразила хозяина. С ангиной как-то не так весело было… Сонная муть окутывала Александра и отвоёвывала у утра право повелевать бренным телом мужчины «в самом рассвете сил». Вибрация телефона на тумбочке сонную муть победила. Александр Григорьевич перевернулся на спину и потёр лицо. Голова после дурацкого сна была тяжёлая и неприятно гудела. Мужчина лениво стащил с тумбочки телефон и сощурился на экран.
«Анна Самошина хочет добавить вас в друзья. Общих друзей два,» - гласило письмо в голубом окошке.
Десять утра, суббота, женщины в квартире не появлялись месяца три, порнуха надоела, а Анна Самошина хочет дружить. В субботу, в десять утра. Ругаться или радоваться? Выбирать было откровенно лень, и Александр Григорьевич ограничился выгнутой бровью. Принял заявку и полез смотреть, что там за таинственные «общие друзья», и откуда они могли взяться. Первой оказалась преподавательница литературы Елизавета Карловна, очень добродушная женщина средних лет, а вторым молоденький смазливый зам кого-то из деканов. И если против Елизаветы Карловны Александр ничего не имел, то вот этот Егор Безукладников как-то напрягал и раздражал. У этого типа даже фамилия говорящая. Безукладников, без уклада, то есть. Без закона и без царя в голове! Вот зачем ему… мысль додумать не получилось, потому что неугомонная ранняя птичка-певичка «прислала личное сообщение».