Граф Орлов, техасский рейнджер
Шрифт:
Что случилось? Что сбило его с пути? Какого дурману он надышался?
— … А только для тебя и дома дело бы нашлось, — донесся до него голос ротмистра.
И он все понял.
Списки. Когда он произнес это словцо, Бурко не стал открещиваться, не сделал удивленное лицо, не принялся его разубеждать. Значит, списки существуют, и многие сейчас под подозрением, так он сказал. Выходит, что и Орлова могли в чем-то подозревать? Могли. И подозрения не сняты. Чему есть прямые доказательства. Недоверие. Да, недоверие — только этим можно объяснить, что его так долго держат в ссылке.
Мысли метались, как вспугнутая
И даже не в трубке дело! Ему просто хотелось побыть одному. Точнее — хотелось, чтобы ротмистр замолчал. Чтобы он перестал говорить о своей работе. Чтобы он перестал с каждым новым словом все больше и больше отдаляться от него. Орлову было крайне неприятно, что ротмистр говорил с ним примерно так же, как он сам разговаривал с теми, кого хотел сделать своими агентами.
— … ведь они не останавливаются ни перед чем. Никаких преград, никакой морали. Все, что для нас свято — для них пустой звук. Им смешно все, чем мы дорожим.
— Ты о ком? — спросил Орлов.
— О нигилистах. — Бурко засмеялся. — Плохой из меня лектор. Не могу спокойно о них. Закипаю, теряю нить.
Они поднялись на выжженную вершину холма, и Орлов огляделся. Под солнцем сверкали белые пятна солончаков. С севера вдоль реки надвигалось плотное облако пыли — кто-то гнал большое стадо в Мексику. Из-за холма, который скрывал Агуа Кальенте, поднималась струйка дыма. Там жгли мусор, оставшийся после боя. А еще дальше уходили к небу свинцовые вершины — Сьерра-Дьяблос, «чертовы горы».
— Не представляю, как можно прожить всю жизнь в такой глуши, — проговорил ротмистр. — То есть представляю, но это же не жизнь.
— А знаешь, мне нравится жить на границе, — сказал капитан Орлов. — Много солнца. И люди приветливые.
— Даже слишком.
— И язык у них приятный. При каждом удобном случае стараюсь поговорить по-испански. Для собственного удовольствия.
— А мне он — как китайский, — признался ротмистр. — Ни черта не понимаю, сколько ни вслушивался.
— Привычка требуется, — сказал Орлов. — Язык-то легкий, только вот поговорить на нем не с кем. По-испански тут люди нашего круга не изъясняются. А бандиты, воры, конокрады — таких собеседников сколько угодно. Вот стану рейнджером, попрактикуюсь.
Он увидел еще один пыльный след на горизонте.
— Что-то быстро возвращаются, — сказал он. — Наверно, опоздали.
— Рейнджеры?
— Ну да, — капитан показал рукой. — Видишь пыль? Обратно скачут.
— Как они там могли оказаться? — возразил Бурко. — Ушли на север, а вернулись с востока?
— Здесь и не такое бывает.
— Я понимаю, что в Техасе свои законы. Но законы географии действуют даже здесь.
— Вот-вот, — сказал Орлов, направляя аппалузу вниз по склону. — Давай лучше о географии.
— Что ты имеешь в виду?
— Не терплю разговоров о политике. Отвык.
— Какая ж тут политика? — горячился ротмистр, догоняя его и стараясь держаться рядом, что было довольно трудно, поскольку кони шли зигзагом. — Где тут политика? Тут прямая война. Динамитные лаборатории — это, по-твоему, политика? А то, что они оружие в Америке собираются закупать — тоже политика? Увольте-с, ваше благородие, ничего политического
— Зачем им закупать оружие в Америке? Неужто в Бельгии или Англии все оружейные лавки позакрывались?
— В Европе мы их за холку держим, ошейник еще не надели, но держим, — сказал Бурко не без самодовольства. — А Америка, это особая статья. Ты слышал о письме Исполнительного Комитета [9] американскому народу?
— Я не американский народ, а до чужих писем мне и дела нет, — попытался отшутиться Орлов.
Но ротмистр завелся не на шутку.
9
Исполнительный Комитет — руководящий орган российской террористической организации «Народная Воля».
— Когда у вас тут, в восемьдесят первом году, убили президента Гарфильда, наши динамитчики опубликовали в американской прессе обращение. Мол, гневно осуждаем подлое убийство. Ты можешь себе это представить? Те же самые люди, что первого марта убили Государя, в сентябре уже выражают соболезнование народу Америки по аналогичному поводу! Полагаю, многие здесь встретили это письмо гомерическим хохотом.
— Не знаю. Ничего не слышал.
— Вот и я уверен, что большинство американцев слыхом не слыхивали ни об этом письме, ни о Комитете! Спрашивается, в чем тогда смысл публикации? — Ротмистр попытался заглянуть в лицо Орлову, но тот сосредоточенно вычищал гриву аппалузы. — Так я скажу тебе, в чем смысл! Смысл есть, и еще какой! Динамитчики отчитывались перед своими благодетелями, вот в чем смысл! Кто-то вливает субсидии в террористическую партию, и мы уже знаем, что деньги идут из-за океана. И пока волна насилия поднималась в России или в Италии, эти финансисты были спокойны. Но вот отозвалось у них дома — и они в панике! Вот чтобы их успокоить, наши заговорщики и сообщают: мы будем убивать только своих, а вас не тронем. Мы ненавидим насилие, мы за демократию, прогресс и либерализм во всем. Можете смело присылать нам денежки, мы их потратим в ваших интересах. Что ты на это скажешь?
— Слишком мало знаю, чтобы что-то сказать, — равнодушно ответил Орлов.
— Да, ты стал настоящим американцем. Уткнулся в свою кормушку и ничего по сторонам не замечаешь. И вся Америка такая. Тут можно хоть на улице открыть динамитный цех. И ни одна скотина тебя не арестует, если скажешь, что динамит нужен для развития либерализма в России. — Бурко обескуражено махнул рукой. — Эх! Потому они и рвутся в Нью-Йорки, да в Бостоны, да в Ричмонды, что нам их там не достать.
— О, я не сомневаюсь, достанете! — насмешливо протянул капитан Орлов.
— И достанем. Найдем, кого против них выставить, найдем, — пообещал ротмистр.
— Вот в Нью-Йорке и ищите таких молодцов, а не в Техасе, — сказал капитан, и его аппалуза, первой выбравшись на ровную дорогу, пошла резвой рысью.
Джерико смотрел на часы, но не для того, чтобы узнать время. Он пытался вспомнить, откуда у него взялась эта золотая луковица на тонкой цепочке. После какого ограбления?