Граф-пират
Шрифт:
Голос графа стал серьезным. Вайолет вспомнила своего брата Майлза и его страсть ко всякого рода невиданным ползающим и летающим созданиям, и вновь ее охватило чувство вины, тоски по дому, и она с теплотой подумала об интересах, объединяющих всех мужчин. Стоявший перед ней граф уже не казался таким далеким, он почти располагал к себе.
— Непостижимо, — серьезно согласилась Вайолет.
Морская шутка. Граф снова с удивлением улыбнулся.
Когда-нибудь она привыкнет к его улыбке, но сейчас она всякий раз словно открывала новое созвездие. Вайолет чувствовала, что граф намного сильнее ее.
И тут атмосфера в комнате вдруг перестала
— Но выросли вы в Америке?
— Я родился в Англии. Так что по законам этой страны я англичанин. Но мы с матерью переплыли через океан и на какое-то время поселились в штате Нью-Йорк, пока она могла заботиться обо мне. Мне повезло, что меня воспитал капитан Джеремайя Морхарт: взял юнгой на корабль и научил всем основам мореплавания. Он очень много значил для меня.
Граф чуть заметно улыбнулся. К удивлению Вайолет, она уловила в его голосе теплые нотки: он словно пытался смягчить ее беспокойство, которое она пыталась скрыть, он хотел уверить ее, что однажды в его жизни были люди, которых он любил и которые любили его.
Признание графа было похоже на подарок, и Вайолет стало немного неловко. Она не могла припомнить, когда последний раз испытывала неловкость или терялась. В его присутствии она часто чувствовала подобное.
— Но разве вы не должны жить в Англии, раз теперь вы граф? Нам нужны наши аристократы.
Удивительно, но они на самом деле спокойно и непринужденно беседовали. Но ей нельзя об этом думать. Тут как в игре на фортепиано: стоит, исполняя мелодию, взглянуть на свои руки, как тут же собьешься.
Впервые Вайолет так страстно хотелось узнать о жизни мужчины.
— Ваша мать была англичанкой?
— В ней текла ирландская кровь, кровь индейцев чироки и, возможно, других народов — это все, что я знаю. Я слышал, мой отец был англичанином, — сухо добавил он.
Вайолет пыталась скрыть восхищение, но это ей плохо удавалось. В его жилах текла индейская кровь. Граф так небрежно отзывался о своих предках, в то время как для нее они были всем: они дали ей привилегии, обеспечили безопасность, возможность жить беззаботно.
— А когда вы впервые вышли в море?
— Мне было около десяти, а после этого я жил…
Граф неожиданно прервался. Его брови чуть нахмурились. Глаза блестели от изумления — возможно, ему было странно, что он получал такое удовольствие от беседы с Вайолет. Он совершенно забылся.
И тут, точно его благодушное настроение было подобно песку в часах и теперь время истекло, он смутно махнул рукой в сторону карты.
— А жил повсюду, но в основном в Америке или в море, а впервые командовал кораблем в восемнадцать лет.
Как легко он произнес эти слова. Словно это было его законное право, несмотря на то что он вырос без родителей.
Натянутая улыбка графа положила конец их беседе. Он прикрыл глаза. Наверное, он намеренно сказал последнюю фразу, чтобы вновь возвести вокруг себя стену, подчеркнуть их несхожесть и поставить Вайолет на место.
— Капитан Морхарт был капитаном «Стойкого», мисс Редмонд.
А Кот потопил этот корабль и убил капитана.
Граф чуть насмешливо улыбнулся.
— Теперь я должен вернуться к своим обязанностям. Можете плыть с нами до ближайшего порта, мисс Редмонд. Потом я решу, что с вами делать. Вы останетесь внизу, в своей каюте, пока я не приглашу вас на палубу. Вас проводит Лавей.
По крайней мере, хоть что-то его поразило.
Граф вышел из каюты, тихо притворив за собой дверь.
Глава 9
Флинт нашел Лавея на передней палубе. Он ожидал капитана, как ему было приказано. Лавей был слишком хорошо воспитан, чтобы тут же красноречиво поглядеть на часы. Лишь легкое движение бровей указало на его чувства.
— Меня задержали. Прошу прощения, Лавей. Давай пройдемся.
Стоял яркий, солнечный день, холодный, свежий ветер надувал паруса и румянил лица. Матросы Флинта трудились на корабле, чистили палубы, осматривали оснастку, чинили паруса. До его слуха донеслось мычание: внизу везли несколько коров, предназначенных к столу. Их кок Геркулес тоже был там, наверное, как обычно, хмуро что-то бормоча себе под нос и выполняя работу за двоих: что-то нарезал, крошил, измельчал и отваривал, — поскольку несносная мисс Редмонд заплатила помощнику-неумехе, чтобы он остался в Лондоне.
— Спешишь, Флинт? — спокойно осведомился Лавей, и только тут капитан заметил, что шагает так быстро, словно собирается дойти до Гавра по воде.
Он остановился на носу корабля. Ему хотелось выкурить сигару, возможно, даже с опиумом. Он уже испробовал подобное, но ни к чему не пристрастился, лишь иногда в обществе позволял себе взять предложенную сигару.
Нечто странное произошло несколько минут назад. Во время беседы с мисс Редмонд приоткрылась какая-то дверца, сулящая опасность. Он на миг утратил душевное равновесие и теперь не знал, как его вернуть. Сегодня он встанет у штурвала, потому что ему надо чем-то занять себя. Флинт промолчал, ему по-прежнему было неуютно. Он оперся о поручни, и прикосновение к кораблю постепенно успокоило его.
Но он продолжал хранить молчание.
— Это ведь всего лишь женщина, капитан, — удивленно продолжил Лавей.
Флинт мрачно взглянул на него:
— Никогда прежде я не слышал, чтобы ты использовал слова «всего лишь» и «женщина» в одной фразе.
— Ладно, красивая женщина, — уточнил Лавей, широко улыбнувшись, словно это были достаточные сведения об их неприятеле.
— Неужели? Ее назойливость помешала мне заметить ее красоту.
Граф лгал. Мисс Редмонд была не только красивой и назойливой, но и целеустремленной. Он вспомнил темную прядь, дрожавшую на ее лице, когда она спала, сраженная усталостью; вспомнил ее поразительную меткость и находчивость, надменность, не уступающую его надменности; самоуверенность, из-за которой ему хотелось подчинить или даже задушить ее, и прикосновение ее упругих бедер, когда он нес ее на плече к кровати.
Граф подумал о любви, которая заставила ее искать брата.
Он ощутил напряжение в животе.
Флинт глубоко вдохнул холодный морской воздух, от которого кружилась голова как от хорошей сигары. Он заставил себя подумать о Фатиме. Ее образ не успокоил его, потому что Фатима, дарившая ему забвение своими нежными и страстными ласками, была в нескольких неделях плавания, в Марокко.
— Я просто хотел сказать, что на твою долю выпадали и более тяжкие испытания, нежели прекрасная знатная пассажирка. Вспомни свое пребывание в турецкой тюрьме. — Лавей тоже умел быть ироничным. — Ты ведь переживешь и эту неприятность, не лишая меня моего рациона.