Граф-пират
Шрифт:
Она знала, что граф останется безучастным к ее уколу.
Он молчал, словно оценивая ее.
Потом он так устало вздохнул, что Вайолет пожалела было его, но тут же вспомнила, что это она вызвала этот раздраженный вздох.
– Мисс Редмонд, ради всего святого… – Сколько деланного терпения в его голосе. – Я капитан этого корабля. Почему вы решили, что я стану играть в шахматы ради… – Он покачал головой, словно не в силах закончить фразу. – Я превосходно играю, – слабо добавил он. Вайолет подумала, что Флинт сейчас закроет лицо руками и горестно покачает головой.
– Значит, игра не затянется, – быстро ответила она. Ладони
Граф посмотрел на нее, потом перевел взгляд на дверь, словно прикидывая, предпочесть ли свободу попыткам угодить своей безбилетной пассажирке.
Он снова вздохнул, направился к шахматной доске и задумчиво повертел в пальцах отполированного коня из слоновой кости.
– Сколько денег вы с собой взяли? – Флинт пристально посмотрел на Вайолет. – Полагаю, они у вас есть?
Вопрос удивил ее.
– Двадцать фунтов.
– Двад… – Он запнулся на полуслове и снова покачал головой с загадочной, недоверчивой улыбкой. – Хорошо, мисс Редмонд. Мы сыграем одну партию в шахматы. Если вы выиграете, то будете спать в моей каюте, а я переночую в «мышиной норе», как вы соизволили оскорбительно назвать предоставленную вам на моем корабле каюту. Я высажу вас в следующем же порту и найду человека, который доставит вас домой в целости и сохранности. Деньги вам пригодятся.
Вайолет испытала легкий укол совести: назвать каюту «мышиной норой» было действительно в высшей степени оскорбительно. Наверное, она повела себя невежливо, но и поведение Флинта не способствовало проявлению ее лучших качеств.
И тем не менее его предложение не пришлось ей по вкусу.
– Но…
– Не спорьте со мной. Я еще не закончил. А если вы проиграете, то отдадите мне пять фунтов в счет стоимости вашего плавания и я доставлю вас и ваш багаж в порт. Если ветер не переменится, мы доберемся до Гавра за два дня. Тогда вы будете сами искать постоялый двор и дорогу домой; можете присоединиться к бродячему цирку, поступить в бордель или убираться к черту – мне все равно. Всю жизнь вы принимали покровительство мужчин как должное, мисс Редмонд. Как должное вы принимали ваш комфорт, привилегии и безопасность. Даже сейчас вы полагаете, что я позабочусь о вас, что мужчины всегда будут защищать вас, несмотря на все ваше безрассудство. А мне… – Капитан сделал паузу, вытащил из кармана часы и сверил время. Даже в течение этого монолога его мысли витали где-то далеко. – …это не нравится.
Он поднял голову. Его глаза сверлили Вайолет. Последние слова эхом отдавались в комнате. Выражение лица капитана ясно говорило, что он настроен серьезно.
Вайолет ничего не ответила.
– И даже сейчас вы, похоже, не верите, что я могу бросить вас на произвол судьбы. – Он захлопнул крышку часов и снова убрал их в карман. – Так испытайте же меня.
Он разгромил ее прежде, чем началась игра.
Вайолет пристально смотрела на него и с трудом сглотнула.
Он это заметил, судя по блеску в его глазах. Он был доволен. Вайолет подумала, что он из тех, кто никогда ничего не упускает из виду, потому что любая деталь может иметь значение.
Думая так, она вся дрожала.
– Я принимаю ваш вызов. – Странно, но голос Вайолет звучал вполне твердо.
Флинт коротко кивнул, словно ее согласие его ничуть не удивило, носком начищенного сапога лениво пододвинул ей стул, естественно, на той стороне стола, где были
По молчаливому согласию во время игры никто из них не разговаривал. В любом случае они не умели вести друг с другом приятную светскую беседу: утонченно-грубоватый капитан с невероятным титулом и юная аристократка, случайно оказавшаяся на его корабле, – к тому же недолюбливали друг друга и уже порядком устали.
И все же Флинт не назвал бы эту партию тягостной. Ему было по душе молчание, так необходимое при игре, прикосновение к изящным шахматным фигурам.
Шахматы ему подарил старый друг, капитан Морхарт, поэтому их сегодняшняя игра наполнялась еще более глубоким смыслом.
Флинт был счастлив, пока не понял, что проигрывает.
Он играл в шахматы с раджами и разбойниками, с самыми лучшими знатоками игры. Он был умен, внимателен, сообразителен, безжалостен и изобретателен, и все его лучшие качества проявлялись во время игры. Флинт был великолепным игроком.
Но Вайолет оказалась сильнее.
Осознание этого причинило ему сильную боль. Он с трудом подавил закипевший гнев, но после ее очередного умного и расчетливого хода гнев снова поднялся в его груди. Уязвленная гордость и ярость боролись в душе капитана.
Наконец им на смену пришло мрачное удивление. На затылке выступили капли пота и поползли вниз по спине. «Это выходит моя гордость», – язвительно подумал Флинт.
Вайолет умело подводила его к концу партии.
Внезапно он понял, что она манипулировала им все время: и в мышиной норе, и здесь.
Черт побери!
Вайолет не торжествовала. Сделав ход, она выжидательно поднимала на него спокойный, чуть настороженный взгляд, и ее блестящие глаза с темными кругами от усталости безмолвно говорили ему, что теперь его очередь.
За этим гладким бледным лбом скрывался неожиданно острый ум, способность анализировать и выстраивать стратегию – качества, превосходно подходящие для какого-нибудь мужского занятия – например планирования сражений или пытки заключенных – и способные служить благой цели. Конечно, с учетом склонности Вайолет к необдуманным поступкам. Некоторые женщины получают удовольствие от общественной деятельности, мрачно подумал Флинт. Ему стоит предложить это мисс Редмонд.
«Кто научил тебя играть в шахматы? С кем ты обычно играешь, с одним из братьев?»
Флинту казалось, что у Вайолет недостанет терпения для такой игры. И все же она так упорно стремилась найти своего брата, была так убеждена в своей правоте, какой бы нелепой и бессмысленной ни казалась эта затея.
Каково это: любить брата всей душой, ощущать себя частью семьи, иметь свой дом?
Вскоре Флинт сумеет создать свою семью, а Кот – лишь средство для достижения цели.
Он не хотел, чтобы в наступившей тишине любопытство одержало верх. Он понимал, что мисс Редмонд сочтет любопытство за некий знак благожелательности. И все же тишина способствовала более тщательному обдумыванию, поскольку разум не терпел бездеятельности. Флинт убедился в этом в турецкой тюрьме. Пустячные вещи могли наполняться особым значением. И, сам того не осознавая, Флинт замечал многое. Крохотная родинка привлекла его внимание к изящному изгибу нежных полных губ. В свете лампы кожа Вайолет казалась жемчужной, была гладкой и без единой морщинки благодаря постоянному ношению шляп и чепцов.