Граф Соколов — гений сыска
Шрифт:
Доктор Григорий Павловский давно дружил с академиком Павловым. Павловский и Соколов однажды направились в гости к знаменитому ученому — нарочно приехали в Петербург.
Тот устроил им радушную встречу, пригласил в свой загородный дом, заказал праздничный ужин.
Выслушав гостей, Иван Петрович сказал:
— Можно предположить, что нервы глазного яблока и лицевые нервы имеют особую связь с дыхательным и сосудодвигательным центрами. Энергичное раздражение этих зон может вызвать внезапную смерть. В нашем случае быстрое проникновение воды
Когда прощались, знаменитый физиолог и Нобелевский лауреат с чувством пожал руку сыщику:
— Вы, Аполлинарий Николаевич, сами того не подозревая, сделали первые шаги в весьма таинственную область нервной регуляции человеческого организма. Дело за нами, за учеными!
(Замечу: теперь разработана надежная методика распознавания подобного убийства).
Суд над Шитиковым вызвал оживление в публике: к зданию Сената в Кремле собирались тысячные толпы. Адвокат Смирнитский в заключительном слове сказал нечто неожиданное:
— В наше трагическое безвременье убийство на Руси стало явлением вполне заурядным, обыденным. Причин такому печальному явлению много, и в первую очередь назову очевидную — падение нравственности. Перестали бояться Бога, перестали бояться греха. Что такое зазрение совести, многим нынче совершенно неизвестно. С подобным явлением следует бороться беспощадно, бороться всем миром, всеми доступными средствами, в том числе карательными. Если чувство добра не сумели ребенку привить домашние, то суду остается наказывать порок.
Но, господа присяжные заседатели, господа судьи, преступник, стоящий сейчас перед вами и страшно сожалеющий о содеянном, это не ординарный преступник, я сказал бы, особого высшего порядка. Именно Шитикову общество стала невольным должником: его злодейство по отношению к собственной супруге (к тому же беременной!) дало толчок к открытиям в науке — ив криминалистике, и в физиологии... Это мы признать обязаны!
И далее, основываясь на таком странном доводе, Смирнитский просил у суда снисхождения к “бескровному убийце ". Суд приговорил Шитикова к десяти с половиной годам каторги.
ВАВИЛОНСКИЕ БЛУДНИЦЫ
Своими скандальными подробностями этот процесс затмил все, что когда-либо рождалось в мрачном подполье уголовной России. Творение великого М. Казакова в стенах Кремля — здание Судебных установлений окружала многотысячная толпа любопытных. Дело слушалось окружным судом. В Митрофаньевский зал, славившийся своей изящной отделкой, допускались лишь те, кто имел именной пропуск за подписью градоначальника генерал-майора А. А. Адрианова. Расшитые золотом мундиры, изящные фраки, тысячные платья — вся знатная столица до предела заполнила партер и хоры. Пикантные подробности дела наиболее стыдливых дам заставляли опускать глаза, дочерей на процесс не брали.
Высокий покровитель
Переполох начался в субботу ранним утром. Едва Кошко прибыл в сыск, как ему позвонил
— Аркадий Францевич, только что у меня была встреча с самим... — и полицмейстер назвал одного из великих князей. — У его старинного знакомца барона фон Гутберга пропала жена. Барон не просил высокого покровительства, просто поведал свою беду в частной беседе. Великий князь счел необходимым принять участие в деле — он служил с бароном в одном полку — и выразил желание, чтобы поиски пропавшей поручить самому Соколову. Незамедлительно действуйте. Нынче же вечером прошу доложить мне о ходе следствия! Барон живет в Мансуровском переулке. Я звонил ему, он вас ждет. Надеюсь на ваш успех!
Кошко повесил на рычаг трубку, чертыхнулся:
— Нам не хватало сбежавших жен отыскивать!
Он протелефонил домой Соколову, но заспанный голос горничной ответил:
— Барина дома нету! Куда уехал? Не говорил о том.
Нет, в Мытищи барин не собирались.
Кошко нервно расхаживал по кабинету. Сыщики вообще не любят работать “на подхвате”, предпочитая вести дело с самого начала. К Соколову это особенно относилось.
“Однако делать нечего! — размышлял Кошко. — Когда объявится Соколов? Единому Богу известно”.
Тяжело вздохнув, он приказал Галкину:
— Заводи авто! Едем в Мансуровский.
Таинственное исчезновение
Фон Гутберг занимал второй этаж большого доходного дома. Ливрейный швейцар почтительно открыл тяжелые дубовые двери. Молодой лакей без доклада — видимо, сыщика ждали — проводил Кошко в кабинет. Фон Гутберг был облачен в просторный шелковый с синими полосками шлафор. Увидав Кошко, он поднялся из-за рабочего стола с перильцами, за которыми лежал ворох деловых бумаг, и сделал несколько шагов навстречу. Чуть поколебавшись (ведь перед ним стоял всего лишь сыщик!), протянул руку для приветствия.
Барон был высоким, статным мужчиной с красивым величественным лицом, несколько напоминавшим портреты Александра Освободителя. Подвитые густые усы на щеках переходили в серебристые с завитушками баки. По-военному выпячивая грудь, низким приятным голосом проговорил:
— У меня, вы, верно, слыхали... неприятность, так сказать, происшествие. — Он нервно прошелся по кабинету, так сжал кулаки, что слышно хрустнули кости. Спохватившись, пригласил: — Извините, я взволнован, прошу, садитесь на диван.
Позвонив в колокольчик, приказал лакею:
— Принеси кофе, коньяк и прочее...
И вновь повернул голову к Кошко:
— Значит, пропала моя супруга Генриетта. Жили мы с ней четыре года душа в душу. Как говорят французы, без печали, но с песнями. Год назад у нас родился замечательный мальчик. Генриетта любила тишину и одиночество. Такая, знаете, гётевская Гретхен, вполне романтичная натура. Да, я вам, сударь, не сказал: моя супруга немка, я познакомился с ее добропорядочной семьей во время маневров в Пруссии.