Графиня де Монсоро. Том 2

Дюма-отец Александр

– Ты в этом уверен, Реми?

– За то, что таращился, я головой отвечаю, а насчет кулака и угроз не совсем уверен, – сказал Одуэн, знавший вспыльчивость Бюсси.

– В таком случае, Реми, надо узнать, кто был этот дворянин. Я не могу оставить безнаказанным подобное оскорбление.

– Постойте, постойте, – вскрикнул вдруг Одуэн так, словно он только что выскочил из ледяной воды или прыгнул в кипяток. – Ах, боже мой! Вспомнил! Я знаю, кто это.

– Как ты мог узнать?

– Я слышал, что он ругался.

– Клянусь смертью Христовой, всякий бы ругался в подобном положении!

– Да, но

он ругался по-немецки.

– А!

– Он сказал: Gott verdainme.

– Значит, это Шомберг.

– Он самый, господин граф, он самый.

– Тогда, дорогой Реми, готовь твои мази., – Почему?

– Потому что в скором времени придется тебе штопать его шкуру или мою.

– Вы не будете настолько безумны, чтобы позволить убить себя сейчас, когда вы наконец здоровы и так счастливы, – сказал Реми, подмигивая. – Какого черта! Ведь святая Мария Египетская уже один раз вас воскресила, ей может и прискучить сотворять чудо, за которое сам Христос брался всего лишь дважды.

– Совсем напротив, Реми, – ответил граф, – ты себе и не представляешь, какое это наслаждение – рисковать своей жизнью, когда ты счастлив. Уверяю тебя, что я дерусь без всякой охоты после крупного проигрыша в карты, или после того, как я застал мою любовницу на месте преступления, или когда я недоволен собой. И, наоборот, каждый раз, когда кошелек мой туго набит, на сердце легко и совесть моя чиста, я выхожу на поединок смело и с шутками. Именно тогда я бываю уверен в своей руке и вижу противника насквозь. Я подавляю его своим везением. Я нахожусь в положении человека, который счастливо играет в «пас-дис» и чувствует, как ветер удачи метет к нему золото его соперника. Нет, именно в такие минуты я блистателен, уверен в себе, именно тогда я делаю выпад правой ногой. Сегодня я дрался бы великолепно, Реми, – сказал молодой человек и протянул лекарю руку, – потому что, благодаря тебе, я счастлив!

– Минутку, минутку, – сказал Одуэн, – тем не менее вам придется, если вы не возражаете, отказаться от этого удовольствия. Одна прекрасная дама из числа моих друзей поручила вас моим заботам и вынудила меня поклясться, что я сохраню вас здоровым и невредимым; вынудила под предлогом, что вы обязаны ей жизнью и поэтому не можете распоряжаться этой жизнью без ее согласия.

– Мой добрый Реми, – сказал граф, погружаясь в те туманные мечтания, при которых влюбленный воспринимает все, что совершается и говорится вокруг него, так, как в театре мы видим декорации и актеров на сцене сквозь прозрачный занавес: неясно, без отчетливых линий и ярких красок. Это чудесное состояние полусна, когда, отдаваясь всей душой нежным мыслям о предмете вашей любви, вы одновременно чувствами воспринимаете слова или жесты друга.

– Вы называете меня «добрым Реми», – сказал Одуэн, – потому что я дал вам возможность снова увидеть госпожу де Монсоро, но станете ли вы называть меня «добрым Реми», когда окажетесь разлученным с нею, а, к несчастью, этот день близок, если уже не настал.

– Что ты сказал? – вскричал, встрепенувшись, Бюсси. – Не будем с этим шутить, мэтр ле Одуэн!

– Э! Сударь, я не шучу. Разве вы не знаете, что она уезжает в Анжу и что я сам тоже обречен на страдания из-за разлуки с мадемуазель Гертрудой? Ах!..

Бюсси не мог сдержать улыбки при виде притворного

отчаяния Реми.

– Ты ее очень любишь? – спросил он.

– Еще бы.., и она меня тоже… Если бы вы знали, как она меня колотит.

– И ты ей это позволяешь?

– Из-за любви к науке; благодаря Гертруде я был вынужден изобрести превосходную мазь от синяков.

– В таком случае тебе следовало бы послать несколько баночек Шомбергу.

– Не будем больше говорить о Шомберге, пусть он сам о себе позаботится.

– Да, и вернемся к госпоже де Монсоро или, вернее, к Диане де Меридор, потому что, знаешь…

– Бог мой, конечно, знаю.

– Реми, когда мы едем?

– А! Я так и думал. Как можно позже, господин граф.

– – Почему?

– Во-первых, потому, что в Париже находится наш дорогой принц, глава анжуйцев, который прошлым вечером ввязался, как мне кажется, в такие дела, что мы ему, очевидно, понадобимся.

– Дальше?

– Дальше, потому что господин де Монсоро, словно по какой-то особой милости к нам небес, ни о чем не подозревает, – во всяком случае, ни в чем не подозревает вас, но может заподозрить кое-что, если вы исчезнете из Парижа в одно время с его женой, которая ему не жена.

– Ну и что? Какое мне дело до его подозрений?

– О! Разумеется. Но мне-то до этого есть дело, и очень большое, любезный мой господин. Я берусь штопать дыры от ударов шпаги, полученные на поединках, потому что вы превосходно фехтуете и у вас никогда не бывает серьезных ран, но я отказываюсь иметь дело с кинжальными ранами, нанесенными из засады, и в особенности когда их наносят ревнивые мужья. Эти скоты в подобных случаях бьют изо всех сил. Вспомните беднягу господина де Сен-Мегрена, так злодейски убитого нашим другом, господином де Гизом.

– Чего же ты хочешь, мой милый, коли мне на роду написано погибнуть от руки Монсоро!

– Значит?

– Значит, он меня и убьет.

– А через педелю, через месяц или через год госпожа де Монсоро станет женой своего супруга, что приведет в бешенство вашу бедную душу, которая увидит это сверху или снизу и не сможет ничему помешать, поскольку у нее не будет тела.

– Ты прав, Реми, я хочу жить.

– В добрый час! Но жить – это еще не все, поверьте мне, надо еще следовать моим советам и быть любезным с Монсоро. Он сейчас ужасно ревнует к герцогу Анжуйскому. Тот, пока вы тряслись от лихорадки у себя в постели, прогуливался под окнами дамы, словно преуспевающий испанец, и был опознан по своему лютнисту Орильи. Оказывайте всяческие любезности милейшему супругу, который не является супругом, и даже не заикайтесь ему о его жене. Да вам это и ни к чему, вы и сами все о ней знаете. Тогда он будет рассказывать повсюду, что вы единственный дворянин, обладающий добродетелями Сципиона: стойкостью и целомудрие:

– Мне кажется, ты прав, – сказал Бюсси. – Сейчас, когда я больше не ревную к этому медведю, я его приручу. Ну и посмеемся же мы! Ах, Реми, теперь проси от меня всего, что хочешь, мне все легко – я счастлив.

В эту минуту кто-то постучался в дверь; собеседники замолчали.

– Кто там? – спросил Бюсси.

– Монсеньер, – ответил один из его пажей, – там внизу какой-то дворянин хочет говорить с вами.

– Говорить со мной в такую рань, кто же это?