Графиня де Монсоро
Шрифт:
– Кабан – опаснейший зверь, – сказал Шико. – Помнится, король Карл Девятый чуть не погиб, охотясь на кабана, а потом, копье такое грубое оружие, что обязательно натрет мозоли на наших маленьких ручках. Не так ли, сын мой?
Граф Монсоро косо посмотрел на Шико.
– Гляди-ка, – сказал гасконец, обращаясь к Генриху, – совсем недавно твой главный ловчий встретил волка.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что, подобно облакам поэта Аристофана, [96] он сохранил что-то волчье в своем лице, особенно в глазах. Просто
96
…подобно облакам поэта Аристофана … – Аристофан (ок. 452 – ок. 380 гг. до н. э.) – выдающийся греческий комедийный поэт. Облака в одноименной комедии Аристофана – это хор облаков, имеющих вид женщин. Облака могут, объясняет действующий в комедии Сократ, превратиться в любое существо, которое они увидят.
Граф Монсоро обернулся и, бледнея, сказал Шико:
– Господин Шико, я редко бываю при дворе и не привык иметь дело с шутами, но предупреждаю вас, что не люблю, когда меня оскорбляют в присутствии моего короля, особливо ежели речь идет о моей службе ему.
– Оно и видно, сударь, – ответил Шико, – вы полная противоположность нам, людям придворным; потому-то мы так и смеялись над последней шуткой короля.
– Над какой это шуткой? – спросил Монсоро.
– Над тем, что он назначил вас главным ловчим. Видите ли, если мой друг Генрих и менее шут, чем я, то дурак он куда больше моего.
Монсоро бросил на гасконца грозный взгляд.
– Ну, ну, – примирительно сказал Генрих, почувствовав, что в воздухе запахло ссорой, – поговорим о чем-нибудь другом, господа.
– Да, – сказал Шико, – поговорим о чудесах, творимых Шартрской богоматерью.
– Шико, не богохульствуй, – строго предупредил король.
– Мне – богохульствовать? Мне? – удивился Шико. – Полно, ты принимаешь меня за человека церкви, а я человек шпаги. Напротив, это я должен кое о чем тебя предупредить, сын мой.
– О чем именно?
– О том, что ты ведешь себя по отношению к Шартрской богоматери как нельзя более невежливо.
– С чего ты это взял?
– В этом нет сомнения: у святой девы две рубашки, они привыкли лежать вместе, а ты их разъединил. На твоем месте, Генрих, я бы соединил рубашки, и тогда у тебя будет по меньшей мере одно основание надеяться на чудо.
Этот довольно грубый намек на отделение короля от королевы вызвал смех у придворных.
Генрих потянулся, потер глаза и тоже улыбнулся.
– На этот раз, – проговорил он, – наш дурак дьявольски прав.
И переменил разговор.
– Сударь, – шепотом сказал Монсоро, обращаясь к Шико, – не угодно ли вам, не привлекая ничьего внимания, подождать меня вон там, в оконной нише.
– Как же, как же, сударь, – сказал Шико, – с превеликим удовольствием.
– Хорошо, тогда отойдем туда.
– С вами готов идти хоть в самую чащу леса, сударь.
– Хватит шуточек, здесь они не нужны, ведь над ними некому смеяться, – сказал Монсоро, присоединяясь к шуту, который уже ждал в указанной ему оконной нише. – Мы здесь один на один и можем поговорить откровенно. Слушайте, господин Шико, господин дурак, господин шут, дворянин запрещает вам, уразумейте
– А, – сказал Шико, не выказывая ни малейших признаков волнения, хотя в его черных глазах мелькнул зловещий огонек, – а, сударь, вы напоминаете мне о моем долге герцогу Майеннскому и хотите, чтобы я и вам задолжал точно так же, как герцогу, и занес ваше имя в ту же рубрику моей памяти, и предоставил бы вам равные с герцогом права на мою признательность.
– Мне кажется, что среди ваших кредиторов, сударь, вы забыли назвать самого главного.
– Это меня удивляет, сударь, я всегда гордился своей отменной памятью. Кто же этот кредитор? Откройте мне, прошу вас.
– Мэтр Николя Давид.
– О! За этого вы не беспокойтесь, – сказал Шико с мрачной улыбкой, – я больше ему ничего не должен, все уплачено сполна.
В этот миг к разговору присоединился третий собеседник.
Это был Бюсси.
– А, господин де Бюсси, – сказал Шико, – прошу вас, помогите мне. Вот господин де Монсоро, который, как видите, меня «поднял» и собирается гнать, как будто я лань или олень. Скажите ему, господин де Бюсси, что он ошибается, он имеет дело с кабаном, а кабан бросается на охотника.
– Господин Шико, – ответил Бюсси, – по-моему, вы несправедливы к господину главному ловчему, думая, что он принимает вас не за того, кем вы являетесь, то есть не за благородного дворянина. Сударь, – продолжал Бюсси, обращаясь к графу, – на меня возложена честь уведомить вас, что монсеньор герцог Анжуйский желает с вами побеседовать.
– Со мной? – обеспокоился Монсоро.
– Именно с вами, сударь, – подтвердил Бюсси.
Монсоро бросил на герцогского посланца острый взгляд, намереваясь проникнуть в глубины его души, но глаза и улыбка Бюсси были исполнены такой безмятежной ясности, что главному ловчему пришлось отказаться от своего намерения.
– Вы меня будете сопровождать, сударь? – осведомился он у Бюсси.
– Нет, сударь, я поспешу известить его высочество, что вы сейчас к нему явитесь, а вы тем временем испросите у короля дозволения уйти.
И Бюсси возвратился тем же путем, каким пришел, со своей обычной ловкостью пробираясь среди толпы придворных.
Герцог Анжуйский действительно ожидал в своем кабинете, перечитывая уже знакомое нашим читателям письмо. Заслышав шорох раздвигаемых портьер, он подумал, что это Монсоро явился по его вызову, и спрятал письмо.
Вошел Бюсси.
– Где он? – спросил герцог.
– Он сейчас будет, монсеньор.
– Он ничего не заподозрил?
– Ну а если бы и так, если он что-то и подозревает? – сказал Бюсси. – Разве он не ваше создание? Вы извлекли его из ничтожества, разве вы не в силах сбросить его обратно?
– Без сомнения, – сказал герцог с тем озабоченным видом, который появлялся у него всякий раз, когда он чувствовал приближение важных событий и предвидел необходимость каких-то энергичных действий со своей стороны.