Графиня де Шарни (Часть 3)
Шрифт:
– Ваше величество нехорошо себя чувствует?
– Нет, - ответила она, - но этот портрет... Генриетта... Барнав понял, что происходит в сердце несчастной женщины.
– Да, - заметил он, - Генриетта, но это Генриетта Английская, жена беспечного Филиппа Орлеанского, а не вдова несчастного Карла Первого; не та, которая думала, что умрет от холода в Лувре, а та, что умерла, отравленная в Сен-Клу, и перед смертью послала кольцо Боссюэ...– И после некоторого колебания он добавил: - Я предпочел бы, чтобы это был портрет другой Генриетты.
– Почему?– спросила Мария Антуаннета.
– Потому что есть уста, которые только и могут осмелиться дать определенные советы, и обычно это те уста, что замкнула смерть.
– А не могли бы вы, сударь, сказать мне, какой
– Попытаюсь, если ваше величество прикажет, - ответил Барнав.
– Что ж, попытайтесь.
– "О сестра моя, - сказали бы вам эти уста, - неужели вы не видите сходства между нашими судьбами? Я приехала из Франции, а вы из Австрии, и была для англичан такой же чужестранкой, как вы для французов. Я могла бы подать моему заблуждавшемуся супругу добрые советы, но я хранила молчание или подавала дурные. Вместо того чтобы сплотиться с его народом и сплотить народ вокруг него, я побуждала его к войне, посоветовала ему пойти с ирландскими мятежниками на Лондон. Я не только поддерживала переписку с врагами Англии, но дважды ездила во Францию, чтобы привести в Англию чужеземных солдат..." Барнав запнулся.
– Продолжайте же, - поджав губы и нахмурив брови, бросила королева.
– Стоит ли, ваше величество?– промолвил молодой оратор, печально покачав головой.– Вы ведь не хуже меня знаете, чем закончилась эта кровавая история.
– Что ж, тогда продолжу я и расскажу вам, что сказал бы мне портрет королевы Генриетты, а вы поправьте меня, если я ошибусь. "Наконец шотландцы предали и продали своего короля. Король был арестован в тот момент, когда он думал переправиться во Францию. Захватил его в плен портной, мясник препроводил в тюрьму, тележник очистил зал, где должны были его судить, пивовар председательствовал в суде, и, дабы довершить гнусность этого судилища, пока верховный судья, который получает все судебные дела, пересматривал этот беззаконный процесс, палач в маске обезглавил несчастную жертву". Вот что сказал бы мне портрет ее величества Генриетты. Вы согласны? Господи, да я знаю это не хуже других, а еще лучше знаю, как много схожего между нами. У нас ведь тоже есть свой пивовар из предместья, только он зовется не Кромвель, а Сантер; у нас сеть свой мясник, только он зовется не Гаррисон, а... как его!". кажется, Лежандр; есть у нас и свой тележник, только зовется он не Прайдж, а... Нет, тут я не могу сказать, это настолько незначительный человек, что я даже не знаю его имени, да, убеждена, и вы тоже. Впрочем, спросите его сами, он скажет. Это тот, кто командует нашим конвоем, крестьянин, мужлан, деревенщина. Вот и все, что сказала бы мне королева Генриетта.
– А что бы ответили ей вы?
– Я ответила бы: "Возлюбленная сестра моя, королева! То, что вы сказали, - это не совет, это лекция по истории. Но поскольку лекцию вы завершили, я жду совета."
– Но подобные советы, ваше величество, если вы, конечно, не откажетесь им следовать, могут дать не только мертвые, но и живые.
– Мертвые ли, живые, пусть их выскажут все, кто способен. Ведь если совет хорош, почему бы им не воспользоваться?
– Боже мой, ваше величество! И мертвые, и живые вам дадут только один совет.
– Какой же?
– Добиться любви народа.
– Вы думаете, добиться любви вашего народа так уж легко?
– Ваше величество, этот народ в гораздо большей степени ваш, чем мой. И вот доказательство: после вашего приезда во Францию этот народ обожал вас.
– Ах, сударь, вы говорите о такой ненадежной вещи, как популярность.
– Ваше величество! Ваше величество!– воскликнул Барнав.– Уж если я, никому не ведомый, вышедший из безвестности, сумел добиться ее, то сколь просто было бы вам сохранить ее, а еще легче завоевать вновь! Но вы, - все более воодушевляясь, продолжал Барнав, - кому вы доверили защиту своего дела, самого высокого и святого, - дело защиты монархии? Чьи уста, чьи руки защищали его? Да где видано подобное непонимание, какое нынче время, где видано подобное забвение духа Франции! Вот, к примеру, я... ведь я
– Тс-с!– прервала его королева.– Сюда идут. Мы еще поговорим с вами, господин Барнав, я готова принять вас, выслушать и следовать вашим советам.
– О, ваше величество!– восторженно вскричал Барнав.
– Тс-с!– повторила королева.
– Ваше величество, кушать подано!– объявил, появившись в дверях, слуга, чьи шаги прервали их разговор. Королева и Барнав направились в столовую. Король вошел туда через другую дверь; пока королева разговаривала с Барнавом, он беседовал с Петионом, и теперь вид у него был весьма оживленный. Оба королевских телохранителя стояли у стола, как бы настаивая тем самым на своей привилегии прислуживать их величествам. Шарни стоял вдали, укрывшись в нише окна. Король огляделся и, пользуясь тем, что, кроме его семьи, обоих телохранителей и графа, никого нет, обратился к ним:
– Господа, после ужина мне нужно поговорить с вами. Я прошу вас пройти вместе со мной в мои покои. Трое офицеров поклонились. Ужин начался, как обычно. Но хотя королевское семейство восседало за столом в Мо у одного из первых епископов королевства, сервировка и еда были настолько же плохи, насколько прекрасны они были в Шато-Тьерри, где король и его спутники отобедали. Как всегда, аппетит у короля был превосходный, и ел он много, несмотря на то что стол был скверный. Королева же съела только два сырых яйца. Еще со вчерашнего дня немножко прихворнувший дофин просил земляники, но, увы, бедный мальчик не понимал, что прошли те времена, когда предупреждалось любое его желание. Со вчерашнего дня все, к кому он обращался, отвечали либо: "Нету земляники., либо: "Не смогли найти." И вдруг по пути он увидел, как деревенские ребята едят землянику, букетики которой они собрали в лесу. Вот тогда-то он позавидовал белобрысым, краснощеким крестьянским детям, которым не надо просить земляники: когда захотят, они могут сами пойти и набрать ее; ведь они знают полянки, где она растет, точно так же как птицы знают поля, где цветут сурепка и конопля. Королева была очень огорчена тем, что не может исполнить желание сына, и, когда дофин, отказавшись от всего, что ему предлагали, вновь попросил земляники, на глазах бедной матери выступили слезы. Она поискала взглядом, к кому бы обратиться, и заметила Шарни, который молча стоял в нише окна. Королева позвала его знаком, потом еще и еще раз, но Шарни, погруженный в свои мысли, даже не заметил этого. Тогда голосом, охрипшим от волнения, королева окликнула:
– Граф де Шарни! Шарни вздрогнул, словно его внезапно вырвали из сна, и собрался подойти к королеве, как вдруг отворилась дверь и появился Барнав с тарелкой земляники.
– Государыня, прошу простить меня, - произнес он, - за то, что я так вхожу, и король, надеюсь, тоже простит меня, но сегодня днем я неоднократно слышал, как дофин просил земляники. Эту тарелку я обнаружил на столе у епископа, взял ее и принес сюда. Шарни в это время шел к столу, но королева даже не дала ему подойти.
– Благодарю вас, граф, - бросила она.– Господин Барнав угадал, что я хотела, и больше мне ничего не нужно. Шарни поклонился и, не промолвив ни слова, вернулся на прежнее место.– Спасибо, мой друг Барнав, - поблагодарил дофин.
– Господин Барнав, - сказал король, - наш ужин не слишком хорош, но, если вы согласитесь разделить его с нами, мы с королевой будем рады.
– Государь, - ответил Барнав, - приглашение короля - это приказ. Где ваше величество определит мне место?
– Между королевой и дофином, - сказал король. Барнав уселся, не помня себя от любви и гордости. Шарни наблюдал за этой сценой, но ревность даже не царапнула его сердце. Он лишь тихо промолвил, глядя на этого мотылька, который так стремился сгореть в пламени королевской власти:
– Вот и еще один рвется к гибели. А жаль, этот стоит большего, чем остальные. Но тут же, вернувшись к своим неизбывным мыслям, Шарни прошептал: - Письмо! Письмо! Но что же в нем может быть?