Графиня де Шарни (Часть 3)

Дюма Александр

– Ах, сударь, - обратилась королева к Бийо, - у вас, видно, нет детей, раз вы столь жестоки к матери! Бийо вздрогнул, но тотчас же с горькой улыбкой ответил:

– Да, сударыня, больше нет.
– И тут же повернулся к королю: - Лошади уже запряжены.

– Тогда скажите, чтобы подали карету.

– Она у дверей. Король подошел к окну, выходящему на улицу. Действительно, карета уже стояла; из-за шума на улице он не слыхал, как она подъехала. Народ заметил в окне короля. И тут же толпа издала ужасающий крик, верней, чудовищный угрожающий рев. Король побледнел. Г-н де Шуазель подошел к королеве.

– Ваше величество, мы ждем ваших приказаний, - сказал он.
– Я и мои друзья предпочитаем погибнуть, нежели видеть то, что происходит.

– Как вы думаете, господин де Шарни спасся?
–

шепотом спросила королева.

– О, за это я ручаюсь, - ответил г-н де Шуазель.

– В таком случае едем. Но ради всего святого, вы и ваши друзья поезжайте с нами. Я прошу об этом не столько ради нас, сколько ради вас. Король понял, чего опасалась королева.

– Кстати, - сказал он, - господа де Шуазель и де Дамас сопровождают нас, а я не вижу их лошадей.

– Действительно, - согласился г-н де Ромеф и обратился к Бийо: - Мы не можем препятствовать этим господам сопровождать короля и королеву.

– Если эти господа смогут, пусть сопровождают их, - бросил Бийо.
– В полученном нами приказе сказано доставить короля и королеву, а про этих господ там ничего не говорится.

– В таком случае, - с неожиданной для него твердостью заявил король, - если эти господа не получат лошадей, я не тронусь с места.

– А что вы на это скажете?
– поинтересовался Бийо, обращаясь к заполнившим комнату людям.
– Король не тронется с места, если эти господа не получат лошадей. Ответом был громкий смех.

– Я пойду велю привести вам лошадей, - сказал г-н де Ромеф. Но г-н де Шуазель преградил ему дорогу.

– Не покидайте их величеств, - сказал он.
– Ваша миссия дает вам некоторую власть над народом, и дело вашей чести не допустить, чтобы хоть волос упал с голов их величеств. Г-н де Ромеф остановился. Бийо пожал плечами.

– Ладно, я пошел, - объявил он и вышел первым. Однако в дверях комнаты он остановился и, нахмурив брови, осведомился:

– Надеюсь, я иду не один?

– Будьте спокойны!
– отвечали ему горожане со смехом, свидетельствующим, что в случае сопротивления жалости от них ждать не придется. Надо сказать, эти люди были уже так разъярены, что не раздумывая применили бы силу к королевской семье, а если бы кто-то попытался бежать, то и открыли бы огонь. Словом, Бийо не было надобности давать им какие-либо распоряжения. Один из горожан стоял у окна и следил за тем, что происходит на улице.

– А вот и лошади, - сообщил он.
– В путь!

– В путь!
– подхватили его товарищи, и тон их не допускал никаких возражений. Король шел первым. За ним, предложив руку королеве, последовал г-н де Шуазель; затем шли г-н де Дамас с принцессой Елизаветой, г-жа де Турзель с двумя детьми; эту маленькую группу окружали те несколько человек, что остались верны их величествам. Г-н де Ромеф в качестве посланца Национального собрания, иными словами, особы священной, обязан был лично обеспечивать безопасность короля и сопровождающих его лиц. Но, по правде говоря, г-н де Ромеф сам нуждался в том, чтобы его безопасность обеспечили: пронесся слух, будто он спустя рукава исполнял распоряжения Национального собрания, а вдобавок способствовал, если уж не действиями, то бездеятельностью, бегству одного из самых преданных королевских слуг, который, как утверждали, оставил их величеств, чтобы передать г-ну де Буйе их приказ поспешить на помощь. В результате, стоило г-ну де Ромефу появиться в дверях, как толпа, славившая Бийо, которого она, похоже, склонна была признать своим единственным вождем, разразилась криками: "Аристократ!" и "Предатель!" - перемежая их угрозами. Король и его свита сели в кареты в том же порядке, в каком они спускались по лестнице. Двое телохранителей заняли места на козлах. Когда спускались по лестнице, г-н де Валори приблизился к королю.

– Государь, - обратился он, - мой друг и я просим ваше величество о милости.

– Какой, господа?
– спросил король, недоумевая, какую милость он еще может оказать.

– Государь, поскольку мы более не имеем счастья служить вам как солдаты, просим позволения занять место вашей прислуги.

– Моей прислуги, господа?
– воскликнул король.
– Нет, это невозможно! Г-н де Валори склонился в поклоне.

–

Государь, - промолвил он, - в положении, в каком ныне находится ваше величество, мы считаем, что это место было бы почетным даже для принцев крови, не говоря уже о бедных дворянах вроде нас.

– Хорошо, господа, - со слезами на глазах произнес король, - оставайтесь и никогда больше не покидайте меня. Вот так оба молодых человека заняли места на козлах в полном соответствии с надетыми ими ливреями и фальшивыми должностями скороходов. Г-н де Шуазель закрыл дверцу кареты.

– Господа, - сказал король, - я положительно требую ехать в Монмеди. Кучер, в Монмеди! Но народ ответил единогласным громоподобным воплем, словно изданным десятикратно большим количеством людей:

– В Париж! В Париж! Когда же на миг установилась тишина, Бийо саблей указал направление, куда ехать, и велел:

– Кучер, по Клермонской дороге! Карета тронулась, исполняя его приказ.

– Беру вас всех в свидетели, что надо мной совершают насилие, - заявил Людовик XVI. После чего несчастный король, исчерпав себя в этом напряжении воли, превосходившем его возможности, рухнул на сиденье между королевой и Мадам Елизаветой. Карета катила по улице. Минут через пять, когда карета не проехала еще я двух сотен шагов, сзади раздались громкие крики. Королева первая выглянула из кареты - то ли потому, что она сидела с краю, то ли по причине своего характера. Но в ту же секунду она поникла на сиденье, закрыв лицо руками.

– О, горе нам!
– воскликнула она.
– Там убивают господина де Шуазеля! Король попытался встать, но королева и Мадам Елизавета ухватились за него, и он снова опустился на сиденье между ними. Впрочем, карета как раз завернула за угол, и уже нельзя было увидеть, что происходило там, всего в двух сотнях шагов. А произошло вот что. У дверей дома г-на Сосса гг. де Шуазель и де Дамас сели на коней, но выяснилось, что лошадь г-на де Ромефа, который, впрочем, приехал в почтовой карете, исчезла. Гг. де Ромеф, де Флуарак и фельдфебель Фук пошли пешком в надежде попросить лошадей у гусар или драгун, ежели те, храня верность присяге, отдадут их, либо попросту забрать тех, что оставили хозяева, поскольку и гусары, и драгуны в большинстве своем побратались с народом и пили во здравие нации. Не успели они сделать и полутора десятков шагов, как г-н де Шуазель, ехавший у дверцы кареты, заметил, что гг. де Ромефу, де Флуараку и Фуку грозит опасность раствориться, затеряться и вообще исчезнуть в толпе. Он остановился на секунду, меж тем как карета поехала дальше, и, полагая, что из этих четырех человек, подвергающихся равной опасности, г-н де Ромеф по причине доверенной ему миссии является тем, кто может оказаться наиболее полезен королевскому семейству, крикнул своему слуге Джеймсу Бриссаку, шедшему в толпе:

– Мою вторую лошадь господину де Ромефу! Едва он произнес эти слова, народ возмутился, зароптал и окружил его, крича:

– Это граф де Шуазель, один из тех, кто хотел похитить короля! Смерть аристократу! Смерть предателю! Известно, с какой стремительностью во времена народных мятежей исполняются подобные угрозы. Г-на де Шуазеля стащили с седла, швырнули на землю, и он оказался поглощен водоворотом, который именуется толпой и из которого чаще всего можно выйти только разорванным в клочья. Но едва г-н де Шуазель упал, как к нему на помощь мгновенно бросились пять человек. То были гг. де Флуарак, де Ромеф, де Дамас, фельдфебель Фук и слуга графа Джеймс Бриссак; у него отняли лошадь, которую он вел в поводу, поэтому руки у него оказались свободны, и он имел возможность помочь своему хозяину. Началась чудовищная свалка, нечто наподобие тех схваток, которые вели народы древности, а в наши дни ведут арабы вокруг окровавленных тел своих раненых и убитых соплеменников. К счастью, г-н де Шуазель, как это ни невероятно, был жив и даже не ранен, или, вернее, раны его, несмотря на опасное оружие, которым они были нанесены, оказались самыми ничтожными. Какой-то кавалерист стволом своего мушкетона отбил удар, нацеленный в г-на де Шуазеля. Второй удар отразил Джеймс Бриссак палкой, которую он вырвал у одного из нападающих. Палка переломилась, как тростинка, но удар был отражен и ранил всего-навсего лошадь г-на де Шуазеля. И тут Фук догадался крикнуть: