Графиня де Шарни (Часть 3)

Дюма Александр

– Тем лучше! Их глупость привлечет на мою сторону всех беспристрастных людей. В сопровождении этой свиты Дюмурье прибыл во дворец. Король великолепно принял его: генерал очень вовремя скомпрометировал себя. Был собран новый совет министров. Отправив в отставку Сервана, Ролана и Клавьера, Дюмурье должен был позаботиться об их замене. В качестве министра внутренних дел он предложил Мурга из Монпелье, протестанта, члена многих академий, бывшего фейана, ныне вышедшего из клуба. Король согласился с его кандидатурой. На пост министра иностранных дел Дюмурье предложил на выбор Мольда, Семонвиля или Найака. Король остановил свой выбор на Найаке. В министры финансов Дюмурье предложил Верженна, племянника бывшего министра иностранных дел. Верженн во всех отношениях подходил королю, который тут же послал за ним, однако тот, уверив короля в своей глубочайшей

преданности, отказался от предложенного поста. Решено было, что министр внутренних дел будет исполнять обязанности и министра финансов, а Дюмурье, пока не прибудет отсутствующий в Париже Найак, будет ведать и иностранными делами. Выйдя от короля, четверо министров, отдававшие себе отчет в сложности положения, договорились, что, если король, который избавился от Сервана, Клавьера и Ролана, не сдержит обещание, бывшее платой за изгнание министров-патриотов, они вместе подадут в отставку. Итак, новый кабинет министров был составлен. Королю уже было известно, что произошло в Собрании; он поблагодарил Дюмурье за его позицию, немедленно санкционировал декрет о создании лагеря на двадцать тысяч добровольцев, однако санкционирование декрета о священниках отложил на завтра. Отсрочку он объяснил угрызениями совести, каковые ему надо разрешить со своим духовником. Министры переглянулись, у них зародились первые сомнения. Впрочем, вполне возможно, королю с его обостренной совестью действительно была необходима эта отсрочка, чтобы укрепиться в принятом решении. Назавтра министры возвратились к вопросу об одобрении принятого декрета. Однако ночь не прошла зря; воля, если не совесть, короля настолько окрепла, что он объявил: он накладывает на декрет вето. Все четыре министра поочередно - начал же Дюмурье - с почтительностью, но решительно стали разубеждать короля. Король слушал их, закрыв глаза, с видом человека, принявшего окончательное решение. Когда же все четверо закончили, он сказал:

– Господа, я написал письмо председателю Собрания, где сообщил свое решение. Один из вас скрепит его своей подписью, и вы все вчетвером вместе представите его Собранию. То было повеление совершенно в духе старого режима, однако на слух конституционных, а следовательно, ответственных министров оно прозвучало совершенно неуместно.

– Государь, - осведомился Дюмурье, взглядом посоветовавшись с коллегами, - более ничего вы не намерены нам повелеть?

– Нет, - бросил король и удалился. Министры остались, заседание продолжилось, и было решено испросить завтра у короля аудиенции. Уговорились не входить ни в какие объяснения, а подать совместно в отставку. Дюмурье отправился к себе. Королю почти удалось переиграть его, тонкого политика, хитрого дипломата, генерала, подкрепившего личную храбрость интригой! Дома он нашел три записки, написанные разными лицами, в которых сообщалось о сборищах в Сент-Антуанском предместье и о тайных совещаниях у Сантера. Он тотчас же написал королю, дабы предупредить о надвигающихся событиях. Через час ему принесли записку, написанную рукой короля, но без подписи:

Не надейтесь, сударь, что меня удастся запугать угрозами. Я принял решение.

Дюмурье немедленно сел писать ответ:

Государь, Вы слишком дурно судите обо мне, если сочли, что я способен прибегнуть к подобному средству. Мы с коллегами имели честь написать Вашему Величеству, дабы попросить дать нам аудиенцию завтра в десять утра. Нижайше прошу Ваше Величество к этому времени подыскать мне преемника, дабы через сутки он мог сменить меня в военном ведомстве, и принять мою отставку. Дюмурье отправил это письмо с секретарем, чтобы тут же получить ответ. Секретарь прождал во дворце до полуночи, а около половины первого возвратился с запиской следующего содержания:

Завтра в десять утра я встречусь со своими министрами, и мы обсудим все, о чем Вы мне пишете.

Было совершенно очевидно, что во дворце замышляется контрреволюция. И были силы, на которые она могла рассчитывать. Вот они: шеститысячная конституционная гвардия, распущенная, но готовая вновь собраться по первому зову; семь-восемь тысяч кавалеров ордена Святого Людовика, паролем и отличительным знаком которых была красная орденская лента; три батальона швейцарцев по тысяче шестьсот человек каждый, отборнейшие части, несокрушимые, как древние скалы Гельвеции. Более того, имелось письмо Лафайета, в котором была следующая фраза:

Государь, не уступайте! Крепя власть, которую Национальное собрание делегировало Вам, Вы увидите, что все добрые французы объединятся

вокруг Вашего трона! А вот что можно было сделать и что предлагалось: по сигналу собрать конституционную гвардию, кавалеров ордена Святого Людовика и швейцарцев; в тот же день и тот же час захватить пушки в секциях, закрыть Якобинский клуб и Законодательное собрание; соединить всех роялистов в национальной гвардии, а их там было около пятнадцати тысяч человек, и дожидаться Лафайета, который после трех дней форсированного марша мог бы прибыть из Арденн. Но вся беда в том, что королева и слышать не хотела про Лафайета. Лафайет означал умеренную революцию, а, по мнению королевы, такая революция могла бы укрепиться, выдержать и победить; якобинская же революция, напротив, считала она, доведет народ до крайности и не будет иметь никаких шансов на успех. О, если бы тут был Шарни! Но никто не знал, где он, а даже если бы знал, призвать его на помощь было бы слишком большим унижением, нет, не для королевы, но для женщины. Ночь во дворце прошла в волнении и спорах; имелись силы не только для обороны, но и для нападения, но не было достаточно крепкой руки, чтобы объединить и направить их. В десять утра министры явились к королю. То было шестнадцатое июня. Он принял их в своем кабинете. Первым взял слово Дюрантон. От имени всех он с глубочайшим почтением объявил об отставке своей и своих коллег.

– Да, я вас понимаю, - бросил король.
– Ответственность!

– Да, государь, ответственность, но за короля!
– воскликнул Лакост.
– Что до нас, мы готовы умереть за ваше величество, но, умирая за священников, мы лишь ускорим падение королевской власти! Людовик XVI повернулся в Дюмурье.

– Сударь, - осведомился он, - вы по-прежнему в том же расположении духа, что и вчера, когда писали мне письмо?

– Да, государь, - ответил Дюмурье, - если ваше величество не позволит нам переубедить себя нашей верностью и привязанностью к вам.

– Ну что ж, - с хмурым видом сказал король, - раз вы приняли твердое решение, я принимаю вашу отставку. Обо всем остальном я позабочусь. Все четверо министров склонились в поклоне. У Мурга прошение об отставке было написано, остальные попросили о ней устно. Придворные ожидали в передней; они видели выходящих министров и по лицам их поняли, что все кончено. Некоторые обрадовались, другие ужаснулись. Атмосфера сгущалась, как в душные летние дни; ощущалось приближение грозы. В воротах Тюильри Дюмурье встретил командующего национальной гвардией г-на Роменвилье.

– Господин министр, я прибыл за вашими приказаниями, - доложил тот.

– Я больше не министр, сударь, - сообщил Дюмурье.

– Но в предместьях имеют место сборища.

– Обратитесь за приказаниями к королю.

– Но дело спешное!

– Так поторопитесь. Король только что принял мою отставку. Г-н де Роменвилье понесся вверх по лестнице. Семнадцатого утром Дюмурье нанесли визит гг. Шамбоннас и Лажар, оба явились по поручению короля. Шамбоннас - чтобы принять портфель министра иностранных дел, Лажар - военного министра. Утром восемнадцатого король ждал к себе Дюмурье, чтобы получить от него отчет по расходам, в том числе и по секретным. Когда Дюмурье появился во дворце, все решили, что он вернулся на свой пост, обступили его, стали поздравлять.

– Осторожней, господа!
– предостерег их Дюмурье.
– Вы имеете дело с человеком, не возвратившимся, а уходящим. Я пришел отчитаться. Вокруг него в один миг стало пусто. Появившийся слуга объявил, что король ждет г-на Дюмурье у себя в кабинете. Людовик XVI вновь обрел безмятежность. Что было тому причиной - сила духа или ложная уверенность в собственной безопасности? Отчитавшись, Дюмурье встал.

– Итак, сударь, вы отправляетесь в армию Люкнера?
– откинувшись на спинку кресла, поинтересовался король.

– Да, государь, я с радостью покидаю этот ужасный город и сожалею только о том, что оставляю вас в опасности.

– Да, я знаю о грозящей мне опасности, - с притворным равнодушием промолвил король.

– Государь, - промолвил Дюмурье, - поймите меня: сейчас, покинув кабинет министров и навсегда прощаясь с вами, я говорю вовсе не из личных соображений; нет, только из верности, из искреннейшей привязанности к вам, из любви к отчизне, для вашего спасения, спасения короны, королевы, ваших детей, во имя всего, что дорого и священно для человеческого сердца, я умоляю ваше величество не упорствовать в своем намерении наложить вето. Это упорство ни к чему хорошему не приведет, вы только погубите себя, государь!