Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
— Вам остается лишь обратить в свою веру самого Папу, дорогой учитель, а так как я верю, что для вас ничего невозможного нет, то надеюсь, что вы преуспеете и в этом.
— Вот это как раз было бы делом непростым! Я только что вырвался из его когтей, проведя перед тем полгода в крепости Святого Ангела, и освободился точно таким же образом, каким вы три месяца назад вырвались из Бастилии.
— Неужели местные жители захватили крепость Святого Ангела так же, как народ из Сент-Антуанского предместья взял Бастилию?
— Нет, дорогой доктор, итальянский народ до этого еще не дошел Будьте покойны, настанет день, когда это произойдет;
— А Бенвенуто Челлини?
— Разве у вас есть крылья, как у него, и вы, словно новый Икар, перелетели через Тибр?
— Это было бы чрезвычайно сложно, принимая во внимание то обстоятельство, что меня, для большей безопасности, поместили в глубокое подземелье.
— И все-таки вы оттуда выбрались?
— Как видите, коль скоро я перед вами.
— Вам удалось подкупить тюремщика?
— Мне не повезло: мой тюремщик оказался неподкупным.
— Да ну? Вот дьявол!
— Да… К счастью, он был не вечен: волею случая, — а человек более религиозный, чем я, назвал бы это волей провидения, — он умер на следующий же день, после того как он в третий раз отказался отпереть двери моей камеры. Его настигла внезапная смерть?
— Да.
— Ого!
— Надо было кем-нибудь заменить его, и ему прислали замену.
— А этот новый тюремщик не оказался неподкупным?
— Едва вступив в должность, он в тот же день, подавая мне ужин, проговорил: «Ешьте хорошенько, набирайтесь сил: нынче ночью нам предстоит долгая дорога». Да, черт побери, славный малый не солгал. В ту же ночь мы загнали по три лошади и проскакали сто миль.
— А что сказало начальство, когда открылся ваш побег?
— Ничего. Начальник тюрьмы переодел труп первого моего тюремщика, еще не преданного земле, в оставленную мной одежду; он выстрелил из пистолета ему в лицо, бросил пистолет рядом с ним и объявил, что не известно, каким образом я раздобыл оружие и застрелился; доктор констатировал смерть, и тюремщика похоронили под моим именем; таким образом, дорогой Жильбер, я в полном смысле этого слова умер; сколько бы я теперь ни утверждал, что я жив, в ответ мне могли бы представить свидетельство о смерти и доказать, что я мертв; впрочем, никому не придется этого делать; в настоящую минуту мне очень удобно исчезнуть из этого мира. Итак, мне пришлось нырнуть в самые мрачные глубины, по выражению прославленного аббата Делиля, и вот я вновь появился, но уже под другим именем.
— Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, как вас теперь зовут?
— Меня зовут бароном Дзаноне, я — генуэзский банкир; я храню ценные бумаги принцев, — славные бумаги, не правда ли?., вроде тех, какие принадлежали кардиналу де Роану… Впрочем, ссужая принцев деньгами, я, к счастью, интересуюсь не материальной выгодой… Кстати, не нужны ли вам деньги, дорогой Жильбер? Вы ведь знаете, что мое сердце, как и мой кошелек, для вас сегодня, как и всегда, открыты.
— Благодарю.
— Может быть, встретив меня в костюме простого ремесленника, вы думаете, что обремените меня?.. Ну, это пусть вас не заботит; это всего лишь маскарад: вы знаете мой взгляд на жизнь: это нескончаемый карнавал, где каждый носит ту или иную маску. Во всяком случае, имейте в виду, дорогой Жильбер; если когда-нибудь вам понадобятся деньги — вот в этом секретере находится моя личная касса, слышите?
Калиостро тронул пружину: передняя стенка секретера опустилась сама собою, и глазам Жильбера открылась груда золота и пачки банковских билетов.
— Вы и в самом деле необыкновенный человек! — со смехом заметил Жильбер.
— Вы же знаете, что у меня двадцать тысяч ливров ренты, и потому я богаче самого короля? Скажите, не боитесь ли вы, что в Париже вас могут потревожить?
— По поводу дела с ожерельем? Ну, нет, не посмеют! Принимая во внимание расположение духа народа, мне достаточно будет бросить одно-единственное слово, чтобы вызвать мятеж; вы забываете, что я отчасти в дружеских отношениях со всеми людьми, пользующимися популярностью: Лафайетом, Неккером, графом де Мирабо, да и с вами.
— Зачем вы приехали в Париж?
— Кто знает? Затем же, возможно, зачем вы ездили в Соединенные Штаты: создать республику. Жильбер отрицательно покачал головой.
— Франция не готова к республике.
— Мы предложим ей что-нибудь другое.
— Король воспротивится.
— Вполне возможно.
— Знать возьмется за оружие.
— Не исключено, что так и будет.
— Что же вы в таком случае будете делать?
— Сделаем не республику, а революцию! Жильбер глубоко задумался.
— Если мы до этого дойдем, Джузеппе, это будет ужасно! — заметил он.
— Да, если мы встретим на своем пути много людей, обладающих силой воли, подобной вашей, Жильбер.
— Я отнюдь не силен, друг мой, — отвечал Жильбер, — я честен, только и всего.
— Увы, это еще хуже. Потому-то мне и хотелось бы вас переубедить.
— Я уже принял решение.
— Помешать нам сделать задуманное дело?
— Или хотя бы остановить вас на полпути.
— Вы — безумец, Жильбер; вы не понимаете роли Франции: Франция — центр мирового разума; необходимо дать Франции возможность мыслить, и мыслить свободно, чтобы весь мир мог действовать согласно ее замыслам, — то есть так же свободно. Знаете ли вы, Жильбер, кто захватил Бастилию?
— Народ.
— Вы меня не понимаете, вы принимаете следствие за причину. В течение пятисот лет, друг мой, в Бастилию заключали графов, сеньоров, принцев, и Бастилия стояла. Однажды королю взбрело в голову заключить под стражу мысль, а ведь мысли нужны простор, свобода, бесконечность! Бастилию взорвала мысль, а уж народ ворвался через брешь.
— Верно, — прошептал Жильбер.
— Помните, что писал Вольтер господину де Шовелену второго марта тысяча семьсот шестьдесят четвертого года, то есть почти двадцать шесть лет тому назад?
— Продолжайте, пожалуйста.
— Вольтер писал:
«Все брошенные мною семена революции неминуемо взойдут, однако мне, к сожалению, не придется увидеть результатов. Французы ко всему приходят с опозданием, но все-таки приходят. Огонь очень скоро перебрасывается с одного на другое, и потому при первой же возможности малейший взрыв вызовет великую сумятицу.
Счастливы те, кто молод — они увидят это прекрасное зрелище!»
— Ну, что вы скажете о сегодняшней сумятице, а?