Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
— Могу поручиться, что женщину я где-то видел.
— Верно, при дворе? — бросил незнакомец.
— А-а, ну да, торговка!
— С некоторых пор их там много бывает…
— Если вы их знаете, скажите, как зовут мужчин. Может, это помогло бы мне вспомнить имя женщины.
— Назвать вам мужчин?
— Да.
— С какого начать?
— С кривоногого.
— Жан-Поль Марат.
— Ага!
— Ну как?
— А горбун?
— Проспер Верьер.
— Так, так…
— — Ну что, вспомнили имя торговки?
— — Нет, черт возьми.
— А
— Не могу угадать.
— Кто же эта торговка?
— Погодите-ка... нет! Да… Нет…
— Ну же!
— Это невозможно!
— Да, на первый взгляд это невероятно.
— Это..?
— Ну, я вижу, вы так никогда его и не назовете; придется мне самому это сделать: эта торговка — герцог д'Эгийон.
При этом имени торговка вздрогнула и обернулась, так же как и оба ее спутника.
Все трое хотели было подняться, словно при виде старшего.
Но незнакомец приложил палец к губам и прошел мимо.
Гамен последовал за ним, думая, что бредит.
В дверях он столкнулся с каким-то господином, который убегал от толпы, преследовавшей его с криками:
— Королевский цирюльник! Королевский цирюльник! Среди преследователей были двое размахивавших пиками, на которые было насажено по окровавленной голове.
Головы принадлежали когда-то двум лучшим гвардейцам, Варикуру и Дезготу.
Как мы уже сказали, эти головы несли в толпе, преследовавшей несчастного, который налетел в дверях на Га-мена.
— Ой, да это же господин Леонар, — заметил тот. — Тише, не называйте меня
— закричал цирюльник, скрываясь в кабачке.
— Что им от него нужно? — спросил слесарь у незнакомца.
— Кто знает? — отвечал тот. — Может, они хотят заставить его завить волосы этим бедным парням. Во времена революции кое-кому приходят иногда в голову очень странные мысли!
Смешавшись с толпой, он оставил Гамена, вытянув из него, по всей видимости, все, что ему было нужно, и тот, как и собирался, возвратился в свою версальскую мастерскую.
Глава 3. КАЛИОСТРО
Смешаться с толпою незнакомцу было тем легче, что она была необъятна.
Это и был авангард кортежа короля, королевы и дофина.
Как и говорил король, они двинулись из Версаля около часу пополудни.
Королева, дофин, наследная принцесса, граф Прованский, принцесса Елизавета и Андре ехали в карете короля.
Члены Национального собрания неотступно следовали в ста каретах за королем. Граф де Шарни и Бийо остались в Версале, чтобы отдать последний долг барону Жоржу де Шарни, погибшему, о чем мы уже рассказывали, в ужасную ночь с 5 на 6 октября, а также для того, чтобы помешать надругаться над его телом, как это произошло с трупами телохранителей Варикура и Дезюта.
Авангард, о котором мы упомянули, отправился из Версаля за два часа до выезда короля и теперь, опережая его примерно на четверть часа, примыкал к нему, если можно так выразиться, при посредстве поднятых на пики голов гвардейцев,
Стоило этим двум головам остановиться около кабачка у Севрского моста, и весь авангард остановился вслед за ними и даже в одно время с ними.
Авангард этот состоял из нищих полупьяных оборванцев, — это была пена, всплывающая на поверхность во время любого наводнения, будь то вышедшая из берегов вода или кипящая лава.
Вдруг в толпе произошел переполох: вдали показались штыки солдат Национальной гвардии и Лафайет на белом коне, скакавший перед королевской каретой.
Лафайет очень любил народные сборища — ведь именно среди боготворившего его парижского люда он чувствовал себя настоящим властителем.
Однако он не любил чернь.
В Париже, как и в Риме, были свой plebs и своя plebecula.
Особенно не нравилось ему, когда чернь сама творила суд и расправу. Мы видели, что он сделал все от него зависевшее, спасая Флеселя, Фулона и Бертье де Совиньи.
Вот почему авангард спешно двинулся вперед: толпа хотела спрятать свой трофей и в то же время сохранить кровавую добычу, свидетельствовавшую о ее победе.
Однако «знаменосцы», по-видимому, получили поддержку триумвирата, встреченного ими, на свое счастье, в кабачке, и потому сумели избежать Лафайета: они отказались идти вместе со своими товарищами вперед и решили, что раз его величество король выразил желание не разлучаться со своими верными телохранителями, то они подождут его величество и пойдут вслед за ним, неся головы этих телохранителей.
А авангард, собравшись с силами, двинулся в путь.
Толпа, растянувшаяся по дороге из Версаля в Париж, — толпа, похожая на вышедшую из берегов сточную канаву, которая после сильного дождя захлестывает черными грязными волнами жителей дворца, попадающихся ей на пути, и опрокидывает их в своем неистовстве. — толпа эта по обеим сторонам дороги образовывала нечто вроде водоворота из жителей близлежавших деревень, торопившихся поглазеть на происходящее. Некоторые из этих любопытных смешались с толпой и с криками последовали за королевской каретой, однако большинство оставалось молча и неподвижно стоять по обочинам дороги.
Можем ли мы сказать, что они сочувствовали королю и королеве? Нет, потому что они не принадлежали к классу аристократии, а весь остальной народ, даже буржуазия, в большей или меньшей степени терпели жесточайший голод, охвативший всю страну. Они не поносили ни короля, ни королеву, ни дофина: они хранили молчание. А молчаливая толпа — это, пожалуй, пострашнее, чем толпа, выкрикивающая оскорбления.
Зато доносились громкие приветствия: «Да здравствует Лафайет!» — тот время от времени обнажал левой рукой голову и приветственно взмахивал правой рукой, в которой сжимал шпагу; и «Да здравствует Мирабо!» — тот выглядывал из кареты, где, будучи шестым, он был очень стеснен, и, пользуясь случаем, вдыхал воздух полной грудью.