Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
— А-а…
— Вот вам и «а-а», — снова передразнил Гамен. — Можете сколько угодно быть королем и говорить: «Я так хочу!» — Малюсенькая суколдочка говорит: «А я не хочу!» — и конец разговору! Это то же самое, как когда вы грызетесь с Национальным собранием, а собрание-то — сильнее!
— Однако, мэтр Гамен, есть надежда все поправить, не так ли? — спросил король.
— Надежда есть всегда. Надо только обточить первую бородку по краю, на ширину одной линии просверлить отверстия в закраине ключа, раздвинуть на четыре линии первую и вторую суколды и на таком же расстоянии установить третью суколду —
— Однако чтобы все это исправить, — заметил король, — придется работать целый день, Гамен, верно?
— Да, может, другому и пришлось бы работать целый день, а Гамену хватит и двух часов. Только я должен остаться один, чтобы никто меня не отвлекал дурацкими замечаниями… «Гамен — сюда… Гамен — туда…» Итак, я должен остаться один; кузница оснащена хорошо, и через два часа... да, через два часа, если во время работы мастер сможет как следует промочить горло, можете возвращаться: дело будет сделано.
Желания Гамена совпадали с желаниями короля. Одиночество Гамена давало королю возможность с глазу на глаз переговорить с подмастерьем.
Однако король не подал и виду, что доволен, и напустил на себя озабоченный вид.
— Может, тебе что-нибудь понадобится во время работы, дорогой Гамен?
— Если мне что будет надо, я кликну камердинера, лишь бы вы ему приказали подать то, что я попрошу… А больше мне ничего не надо.
Король сам пошел к двери.
— Франсуа! — позвал он, отворив дверь. — Никуда не отлучайтесь, пожалуйста. Это Гамен, мой бывший учитель по слесарному делу, он помогает мне исправить замок. Вы дадите ему все, что ему будет нужно, и прибавьте одну-две бутылочки хорошего бордо.
— Должно быть, вы в доброте своей запамятовали, государь, что я предпочитаю бургундское; для меня это чертово бордо — словно теплая водица!
— Да, верно… Я и впрямь запамятовал! — рассмеялся Людовик XVI. — А с вами ведь мы не раз пили вместе, дорогой Гамен… Бургундского, Франсуа, слышите, бургундского!
— Прекрасно! — облизнувшись, поддакнул Гамен.
— Что, слюнки потекли, а? Это тебе не вода!
— Ох, не говорите мне про воду, государь. Не знаю, зачем она нужна, разве что охлаждать железо. А кто употребляет ее еще для чего, так те просто дураки… Вода! Тьфу!
— Можешь быть спокоен: пока ты здесь, ты не услышишь больше этого слова. А чтобы оно случайно не сорвалось у кого-нибудь из нас, мы тебя оставляем одного. Когда все закончишь, пошли за нами.
— А чем будете заниматься вы?
— Пойдем посмотрим шкаф, для которого предназначен этот замок.
— Вот эта работа — как раз для вас! Желаю здравствовать!
— Бог тебе в помощь! — отвечал король.
Дружески кивнув Гамену, король вышел в сопровождении подмастерья Луи Леконта, или графа Луи, как, вероятно, предпочтет называть его читатель, которому, как мы полагаем, достало проницательности узнать в спутнике Га-мена сына маркиза де Буйе.
Глава 7. ГЛАВА, В КОТОРОЙ НИ СЛОВА НЕ ГОВОРИТСЯ О СЛЕСАРНОМ ДЕЛЕ
На сей раз король, выйдя из кузницы, пошел не по внешней общей лестнице, а спустился по потайной лесенке, которой пользовался он один.
Эта лестница вела в его рабочий кабинет.
На
После того как Людовик XVI спустился по лестнице и запер дверь в кабинет, он, пристально оглядев спутника слесаря, словно только теперь узнал того, кто шел за ним, перебросив через плечо куртку и сжимая в руке картуз.
— Вот наконец мы и одни, дорогой мой граф. Позвольте мне прежде всего похвалить вас за ловкость и поблагодарить за преданность.
— А я, государь, хотел бы извиниться за то, что, выполняя поручение вашего величества, осмелился предстать пред вами в таком костюме и разговаривать с вами так, как я говорил с вашим величеством.
— Вы говорили, как честный дворянин; что же до костюма, то как бы вы ни были одеты, у вас в груди бьется преданное сердце. Однако у нас мало времени. Никто, даже королева, не знает, что вы здесь. Нас никто не слышит: говорите скорее, что вас сюда привело.
— Ваше величество, вы оказали честь моему отцу, прислав к нему одного из своих офицеров, не так ли?
— Да, графа де Шарни.
— Граф де Шарни привез письмо…
— Ничего особенного не содержавшее, — перебил его король, — это была лишь рекомендация; главное же он должен был передать на словах.
— Он выполнил это поручение, государь, однако для того, чтобы приступить к исполнению порученного от графа приказания, я по приказу своего отца, а также в надежде на возможность побеседовать с вашим величеством лично, отправился в Париж.
— Вам известно все?
— Я знаю, что король в настоящую минуту хотел бы иметь уверенность в том, что он может покинуть Францию.
— И он рассчитывал на маркиза де Буйе, как на человека, способного помочь ему в осуществлении этого плана.
— Мой отец горд и признателен вам, государь, за оказанную ему честь.
— Мы подходим к главному. Что он говорит о самом плане?
— Что он рискованный, что он требует большой осторожности, но что он отнюдь не невыполним.
— Прежде всего, — продолжал король, — чтобы участие маркиза де Буйе было возможно более полным, на что дают основание надеяться его честность и преданность, не надо ли к его званию командующего гарнизоном в Меце прибавить еще и звание командующего в нескольких провинциях, в особенности — во Франш-Конте?
— Мой отец тоже так думает, и я счастлив, что король первым выразил свое мнение по этому поводу; маркиз опасался, что король припишет такое пожелание его личному честолюбию.
— Оставьте, пожалуйста! Мне прекрасно известно бескорыстие вашего отца. А теперь скажите: обсуждал ли он с вами возможный маршрут?
— Прежде всего, государь, отец боится одной вещи.
— Какой?
— Вашему величеству могут быть представлены сразу несколько планов бегства: и Испанией, и Империей, и туринскими эмигрантами. Вполне естественно, что все эти планы будут противоречить один другому. Отец опасается, как бы его план не породил какого-нибудь непредвиденного обстоятельства, которое обыкновенно относят на счет судьбы, но которые в действительности почти всегда оказываются результатом ревности и неосторожности противоборствующих партий.