Графиня Де Шарни

Дюма-отец Александр

Но, может быть, по окончании его невыразительной речи слово возьмет Людовик XVI, раз уж он выразил желание защищаться, и теперь он будет защищаться, как подобает королю: с достоинством, величием, благородством.

«Господа! – начал он. – Только что вам были представлены мои средства защиты; я не буду еще раз о них говорить, выступая перед вами в последний раз. Заявляю вам, что мне не в чем себя упрекнуть, и мои защитники сказали вам чистую правду.

Я никогда не боялся, что мои поступки будут обсуждаться публично; но у меня просто сердце

разрывалось, когда я обнаружил, что в обвинительном заключении меня упрекнули в намерении пролить кровь моего народа, в особенности же меня поразило, что мне приписывается ответственность за несчастья, имевшие место десятого августа.

Многочисленные представленные мною в разное время доказательства моей любви к народу, а также мое поведение должны, по моему мнению, свидетельствовать о том, что я не боялся рисковать собой ради своего народа, а также должны навсегда снять с меня подобное обвинение».

Понимаете ли вы наследника шестидесяти королей, потомка Людовика Святого, Генриха IV и Людовика XIV, который, отвечая на обвинение, не нашел ничего убедительнее?

Но чем несправедливее, на ваш взгляд, было обвинение, государь, тем более красноречивым должно было сделать вас ваше негодование. Вам следовало бы оставить потомству хоть что-нибудь, хотя бы проклятие, брошенное в лицо вашим палачам!

Председатель Конвента удивился не меньше нас с вами и спросил;

– Вам нечего более добавить в свою защиту?

– Нет, – отвечал король.

– Можете идти.

Людовик удалился.

Его проводили в один из прилегавших к Собранию залов. Там он обнял г-на Дезеза и прижал его к груди; г-н Дезез весь взмок, и не столько от усталости, сколько от волнения; Людовик XVI заставил его переодеться и сам согрел адвокату рубашку.

В пять часов вечера он возвратился в Тампль, Час спустя трое его защитников вошли к нему как раз в ту минуту, как он поднимался из-за стола.

Он предложил им подкрепиться; один г-н Дезез откликнулся на его предложение.

Пока тот ел, Людовик XVI обратился к г-ну де Мальзербу.

– Ну, теперь вы сами видите, что я был прав с самого начала, и приговор мне был вынесен раньше, чем меня выслушали.

– Государь! – молвил в ответ г-н де Мальзерб. – Когда я выходил из Собрания, меня со всех сторон обступили славные люди, которые заверили меня, что не допустят вашей смерти или, по крайней мере, вы умрете не раньше, чем они и их друзья.

– Вы их знаете, сударь? – оживившись, спросил король.

– Лично – нет, государь; однако я, разумеется, узнал бы их в лицо.

– Ну что же, – продолжал король, – постарайтесь разыскать кого-нибудь из них и передайте, что я никогда бы себе не простил, если бы из-за меня пролилась хоть одна капля крови! Я не пожелал этого тогда, когда, пролившись, эта кровь могла бы спасти мой трон и мою жизнь; я тем более не хочу этого теперь, когда я пожертвовал и тем, и другим.

Господин де Мальзерб рано оставил короля, чтобы успеть исполнить полученное от него приказание.

Наступило 1

января 1793 года.

Людовик XVI содержался под стражей в полном одиночестве; при нем был оставлен один-единственный камердинер.

Король с грустью думал о своем одиночестве в такой день, как вдруг к его кровати подошел Клери.

– Государь! – обратился к нему едва слышно камердинер. – С вашего позволения я хотел бы от души вам пожелать, чтобы ваши несчастья поскорее кончились.

– Я принимаю ваши пожелания, Клери, – подавая ему руку, молвил король.

Клери коснулся протянутой ему руки губами и омыл ее горячими слезами; потом он помог своему господину одеться.

В это время вошли члены муниципалитета.

Людовик обвел их внимательным взглядом и, заметив на лице одного из них выражение жалости, подошел к этому человеку.

– Сударь! Не откажите мне в огромной услуге! – попросил король.

– В какой? – полюбопытствовал тот.

– Навестите, пожалуйста, мою семью от моего имени, узнайте, как она себя чувствует, и пожелайте ей счастья в наступающем году.

– Я схожу, – заметно смягчившись, пообещал член муниципалитета.

– Благодарю вас, – сказал Людовик XVI. – Надеюсь, Бог воздаст вам за то, что вы для меня делаете!

– А почему узник не попросит позволения увидеться с семьей? – спросил у Клери другой член муниципалитета. – Теперь, когда следствие окончено, я уверен, что он не встретит препятствий.

– А к кому нужно обратиться? – поспешил узнать Клери.

– К Конвенту.

Спустя минуту возвратился член муниципалитета, который ходил к королеве.

– Сударь! – обратился он к королю, – Ваша семья благодарит вас за пожелания и, в свою очередь, желает вам счастья.

Король печально усмехнулся.

– И это первый день Нового года! – молвил он. Вечером Клери передал королю то, что сказал член муниципалитета о возможности встречи с семьей.

Король на мгновение задумался, словно на что-то решаясь.

– Нет, – вымолвил он наконец, – через несколько дней они не смогут отказать мне в этом утешении: подождем.

Католическая церковь умеет заставлять своих избранных добровольно умерщвлять душу!

Приговор должны были огласить 16-го.

Все утро г-н де Мальзерб провел с королем; в полдень он ушел, пообещав вернуться с отчетом о поименном голосовании, как только оно будет завершено.

Голосование должно было проводиться по трем чрезвычайно простым пунктам:

1. Виновен ли Людовик?

2. Выносить ли приговор Конвента на суд народа?

3. Какое будет наказание?

Кроме того, необходимо было сделать так, чтобы потомки видели: если члены Конвента голосовали не без злобы, то уж, во всяком случае, и без страха; а для этого голосование необходимо было проводить открыто.