Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Шрифт:
Иллюминат обратился ко мне.
– Чего вы желаете, сестра моя? – спросил он торжественным тоном.
Говоря правду, в эту минуту я желала быть у себя в ярко освещенной гостиной, среди того милого общества, которое меня сейчас ждало, но, не боясь показать смущения, я бросила умоляющий взгляд на свекра, чтобы он помог мне и сказал за меня, какое желание привело меня сюда.
– Она знает, учитель, – сказал он, – что вы управляете природой по своему желанию, что ваши глубокие познания дают вам возможность знать все и что духи находятся в вашем полном распоряжении,
Старик наклонил голову и, казалось, погрузился в свои размышления. Снова воцарилась глубокая тишина. Сидя возле стола, на котором лежали огромные фолианты, я машинально протянула руку, желая раскрыть одну из книг.
– Не трогать! – вскрикнул старик. – Иначе увидите там то, что заставит вас похолодеть от ужаса; для непосвященных небезопасно знакомиться с содержанием моих книг.
Голос, которым была сказана эта длинная фраза, поразил мой слух, и, наклонившись к свекру, я тихо произнесла:
– Но ведь это, безусловно, голос Р.
– В первый раз я так же, как и вы, был поражен сходством, – заметил он таким естественным тоном, что все мои подозрения тотчас же исчезли.
– Что говорит сестра? – спросил старик.
– Она восторгается вашим торжественным и величественным голосом, – ответил мой свекор.
Иллюминат поклонился с видимым смирением и при этом имел такой вид, будто подобное внушаемое им восхищение поневоле вынуждает его исполнить неосторожно данное обещание.
– Так как брат этого требует и отвечает за вас, сестра моя, то говорите смело: что вы хотели бы видеть – зверей Апокалипсиса, умерших или отсутствующих?
При одной мысли об умерших и о зверях я почувствовала дрожь во всем теле и ответила, что желаю видеть отсутствующих.
– Предупреждаю вас, что моя власть не простирается за моря и имеет силу не далее как на расстоянии двенадцати тысяч шестисот сорока лье; принимая это во внимание, назовите тех, кого вы желали бы видеть.
Все мои помыслы были сосредоточены на одной единственной точке земного шара, и поэтому я сделала ему любезность на двенадцать тысяч шестьсот тридцать лье, выразив желание увидеть мою мать, мужа и друга – госпожу Соболевскую.
– Хорошо, но так как вы еще не посвящены, то не можете присутствовать здесь во время приготовлений. Выйдите на несколько минут в соседнюю комнату.
Делать нечего: волей-неволей пришлось вернуться в маленькую, темную и холодную переднюю. Это было последнее испытание, хотя и не самое легкое. После всех пережитых волнений оставаться здесь одной было выше моих сил. Прислонившись к двери, я стала упрекать себя за преступное, так мне казалось, любопытство и, горячо прося своего ангела-хранителя о помощи, дала ему обещание не пускаться никогда более в подобные приключения.
Спустя несколько минут свекор открыл дверь и ввел меня в комнату.
– Сестра, ваше желание будет исполнено, но я вас предупреждаю, что если вы сделаете хотя бы один шаг, произнесете хотя бы одно слово, очарование разрушится и все исчезнет. Теперь смотрите внимательно, и вы увидите сейчас дорогих вам людей там, где они находятся
Произнеся эти слова с необыкновенной торжественностью, старик трижды хлопнул в ладоши. Черный занавес поднялся как бы сам собой, и я увидела через облака легкого пара ту ложу, из которой только что уехала, а в ней вызванных мною трех человек. Судя по их виду, они внимательно слушали, как будто пьеса, из которой я видела только первый акт, еще не кончилась. Сходство черт лица, платья, движений – было так поразительно, что я не могла удержаться от восклицания. Занавес упал, и до меня донесся взрыв смеха.
– Ну, на этот раз вы показали себя такой смелой, что теперь вас можно посвятить во все таинства этого дома. Пойдемте!
И увлекая меня к таинственному занавесу, старик отдернул его, и перед моими глазами открылся, совсем не в облаках пара, а совершенно ясно, великолепно сервированный и ярко освещенный стол, вокруг которого сидели все наши друзья и весело ужинали. Я онемела от удивления.
Тогда все поднялись из-за стола и, окружив меня, стали спрашивать, как мне понравились здешние чудеса.
– Чудеса? – от удивления я не могла произнести ни слова и отличить ложь от истины.
– Но где же мы? – спросила я наконец.
– В доме М., который сейчас находится в отсутствии. Прежде чем приехать сюда, вы долго колесили по городу и за городом.
– А этот таинственный вход?
– Это черная лестница для прислуги, по которой вы никогда не поднимались.
– А иллюминат?
– Господин Р.; вы были правы, когда узнали его по голосу.
– А облака пара?
– Это натянут прозрачный газ.
– А ложа?
– Не более, как нарисованная декорация.
– А что же значат огромные фолианты, которые нельзя было трогать?
– «Путешествие в Неаполь и Сицилию».
– А что значит это пиршество?
– А это мы устроили на ваши сто дукатов, пожертвованные иллюминату.
– Как же в таком случае объяснить рассеянность и озабоченность моего свекра?
– Это была просто заранее приготовленная мистификация.
Но самым любопытным во всей этой истории было то, что они точно установили, насколько у меня хватит смелости, и совершенно правильно предугадали, что я не стану тревожить покоя мертвецов, а предпочту вызвать именно тех лиц, о которых они сами думали.
Моя мать и мой муж не были посвящены в приготовления к этой мистификации, и только по выходе из театра свекровь предупредила их о готовящейся шутке и о месте, где она должна разыграться. Она не без основания боялась, что муж и мать, тревожась за меня, выдадут тайну и тем испортят все удовольствие шутки, которая должна была и мне принести пользу. Я только потом поняла, как легко было ввести меня в заблуждение, воспользовавшись моим легковерием. Если бы я уехала в тот момент, когда закрылся занавес, и ехала домой тем же путем, было бы очень трудно заставить меня поверить, что все это было не более чем мистификация, и я оставалась бы в полной уверенности, что иллюминаты находятся в тесном общении с духами и все чудесное для них возможно.