Графиня Салисбюри
Шрифт:
— Дворяне? — спросил Жерар Дени.
— Разумеется; разве Иаков Дартевель не дворянского рода? — отвечал небрежно Вальтер.
Жерар захохотал.
— Да, да, дворянского, потому что граф Валуа, отец короля Франции, желая дать ему совершенное образование, послал его путешествовать, и по возвращении своем, король Людовик X, которому понравилась наружность Жакемара, дал ему место при дворе, то есть назначил его прислужником при подвалах, и по этой занимаемой им важной должности он смог сделать блистательную партию, — он женился на дочери пивовара.
— Поэтому он личными достоинствами своими достиг той власти, которой
— Да, да, — сказал Жерар с вечной своей улыбкой, которая изменяла только выражение, смотря по обстоятельствам, — у него сильный голос, он долго может кричать против дворянства; а это большое достоинство у людей, изгнавших своих владетелей.
— Говорят, что он чрезвычайно богат?
— Не трудно накопить сокровища тому, кто как восточный принц собирает доходы, подати, не отдавая никому отчета, и притом его до того все боятся, что никто не решится отказать ему, если он просит в долг, хотя всякий уверен вперед, что уплаты никогда не получит.
— Вы говорите, что Жакемара опасаются все, а я думал напротив, что он всеми любим.
— Любим! Так зачем же ему иметь человек восемьдесят стражи, которая его окружает, как Римского императора, и не допускает до его особы людей, в каком бы то ни было оружии. Правда, говорят, что эта стража служит не столько для охраны его особы, сколько для исполнения его приказаний; некоторые из этих людей знают все заветные его тайны, и при встрече с врагом достаточно Жакемару сделать только какой-нибудь едва заметный знак, то враг этот исчезнет, как бы ни высоко он был помещен судьбою в глазах целого мира. Впрочем, знаете ли вы, что я вам скажу? — продолжал Жерар, положа руку на плечо Вальтера, который, казалось, с некоторого времени почти его не слушал, — это недолго продолжится, в Ганде есть люди, которые не уступят Жакемару, и если не лучше, то вероятно, и не хуже его устроили бы дела с Эдуардом, королем Англии, так, чтобы все политические и торговые договоры были приличны такому великому королю. Но куда вы смотрите, о чем вы думаете?
— Я вас слушаю, господин Жерар, и не пропустил ни слова из всего сказанного вами, — отвечал рассеянно Вальтер, не желая, может быть, вниманием возбудить осторожность своего собеседника, а может и потому, что узнал все, что ему нужно знать; или точно какой-нибудь предмет, представившийся его взору, увлекал все его внимание; — но, слушая вас, я смотрел на эту величественную цаплю, поднявшуюся из болота; и если бы при мне был один из соколов моих, то я доставил бы вам удовольствие полюбоваться соколиною охотою. Но! Впрочем, кажется, и без того спущен уже за нею сокол. Аа, аа, — кричал Вальтер, воображая, что благородная птица может его слышать. — Смотрите, смотрите, господин Жерар, цапля увидела своего неприятеля. Ага? Трус, — воскликнул молодой человек, — теперь ты не спасешься, и, ежели противник твой знаменитой породы, то погибель твоя — неизбежна!
В самом деле, цапля, увидев грозящую ей опасность, испустила жалобный крик, который, несмотря на расстояние, достиг до слуха наших спутников, и начала быстро подниматься вверх. Сокол, поняв ее намерение, употребил то же средство к нападению, что жертва его избрала к защите, и пока цапля поднималась перпендикулярно, он описал полетом своим диагональ к той точке, где они должны были соединиться.
— Браво! Браво! — кричал Вальтер, принимая то участие, которое обыкновенно принимали тогда дворяне
— Нет, милостивый государь, — отвечал слуга, обращающий на эту битву такое же внимание, как и господин его; — впрочем, хотя я и не знаю, кому он принадлежит, но смело могу сказать: судя по его полету, он отличной породы.
— И не ошибешься, Роберт. Клянусь, у него взмах крыльев, как у кречета, и он сию минуту настигнет цаплю. Но… благородная птица, ты немного ошиблась в расчете, и на этот раз страх лучше измерил расстояние, нежели смелость.
В самом деле, расчет цапли был так верен, что в ту минуту, как сокол настиг ее, она осталась выше его. Сокол пролетел под нею не нападая. Цапля в ту же минуту воспользовалась этим преимуществом, изменила направление и старалась спастись удалением, точно так же, как прежде высотою.
— Кажется, мы ошиблись насчет сокола, — вскричал в смущении Роберт, — потому что он не преследует больше цапли и летит прочь от нее.
— Напротив, — сказал Вальтер, самолюбие которого, казалось, страдало в неудаче сокола, — видишь, он оборачивается опять. Смотри, вот он ее настигает, аа, аа…
Вальтер не обманулся; уверенный в своей быстроте сокол дал время своему неприятелю удалиться на значительное расстояние, и потом полетел вверх за ним. Цапля снова отчаянно закричала и стала опять подниматься выше; через минуту обе птицы были так высоко, что их едва было видно; цапля казалась не более ласточки, а сокол как черная точка.
— Кто из них выше, — сказал Вальтер, — они поднялись так, что я, право, ничего не вижу.
— И я тоже, — отвечал Роберт.
— Но вот сама цапля отвечает нам, — сказал молодой господин, хлопая руками, — потому что, если нельзя ее видеть, то можно слышать. Смотрите, господин Жерар, смотрите, теперь они скорее опустятся, нежели поднимутся.
В самом деле, едва Вальтер успел выговорить эти слова, как обе птицы показались; скоро можно было заметить, что сокол был наверху и бил сильно цаплю клювом, которая, не защищаясь, только кричала; потом, поджав крылья, летела как камень вниз, в пятидесяти шагах от наших путешественников, преследуемая своим противником, который спустился почти вместе со своей жертвою.
Тогда Вальтер, пришпорив свою лошадь, поскакал туда, где, казалось, они должны были упасть и, перепрыгнув через забор, скоро был на том месте, где сокол, победитель, клевал мозг побежденной.
С первого взгляда он узнал в нем сокола прекрасной Алиссы Гранфтон. И так как никого из охотников еще не было видно, то он сошел с лошади, подошел к цапле, надел ей на нос перстень с драгоценным изумрудом и, назвав по имени сокола, который в ту же минуту сел к нему на руку, соединился со своим товарищем и продолжал путь, увеличив число посольства еще одним живым существом.
Едва проехали они четверть мили, как услышали, что кто-то кричит позади них и, обернувшись, увидели молодого человека, скакавшего к ним во весь опор. Это был Гильом Монтегю, племянник графа Салисбюри, почему и остановились.
— Милостивый государь, — кричал молодой человек, не успев еще догнать их, — сокол графини Алиссы Гранфтон не продажный, почему и прошу взамен этого кольца, которое она приказала отдать вам, возвратить его мне; или уверяю вас, я найду средство взять его у вас обратно.