ГРАФОМАН
Шрифт:
Слова – это боль, которая преследует меня. Слова рисуют мое отчаяние. В моей жизни слишком много зависит от слов. Мне страшно от ощущения, что в моей жизни от слов зависит все. Не уверен, что у меня получается разобраться в себе. Я хочу стать писателем. Хотеть что-то иное в моем положении будет ошибкой. Слова нужны только для заклинаний.
Я все понял о себе. Умирая, я признаюсь себе, что мне не удалось стать писателем. Я никогда не получал в жизни того, что хотел. Другие просто проживают предложенную им счастливую жизнь. Для них естественно получать желаемое. Я же всю жизнь
Я вынужден старательно комбинировать слова и фразы в течение двадцати лет. Но никто не признает во мне способностей. Другие просто записывают все, что приходит им в голову и становятся популярными писателями. Я рожден без способностей. Вынужден имитировать то, что у других получается естественно. Никто не признает моего поддельного ума. Разве есть смысл продолжать бороться, зная, что уже проиграл? Мне придется делать действия, в которых я не вижу никакого смысла. И при этом изображать увлеченность. Я вынужден проживать жизнь человека, которым никогда не хотел стать. Судьба загнала меня в безвыходное положение.
В тридцать три года я оказался ни на что не способен. В тридцать три года меня считают дураком и говорят об этом в лицо с насмешкой. Меня ругают за опоздание с обеда на работе. Как я смог стать на столько жалким? Никому этого не смогу простить.
Однажды я вообразил, что старательное записывание бессмысленных фраз и есть творчество. У меня нет мыслей и приходится старательно записывать всякий вздор.
Очень старательно пишу бессмысленные и бесполезные тексты. Не могу творить иначе.
19
16 июня, около полудня, чудесная погода, дивная жизнь.
Каждый человек что-то придумывает в свое оправдание.
Я привык завоевывать этот мир. Невозможно нуждаться в том, что само идет в руки.
Невозможное – это не препятствие. Только обстоятельство из-за которого цель становится недостижима. Но из-за недостижимости цель не перестает быть желанной.
Очень страшно начать сомневаться в своем таланте. Мне нравится избавлять свою жизнь от всего, кроме творчества. Я для себя – лишь один из своих персонажей. Только я могу быть героем моего произведения.
Я знаю, что человеку не может быть интересно ничего, кроме него самого. Любой интерес к чему-то вовне – лишь поиск новых проявлений себя.
Я делаю, что могу. Стараюсь изо всех сил. Но для бездарности это не имеет значения. Мне себя не исправить. Нужно смириться. Я не могу быть писателем.
Ни одного достижения. Я проживаю жизнь заурядности. Нет ничего хорошего в знании правды о себе. Героя можно вытащить только из себя. Мне не повезло с собой. Я цепляюсь за себя, как за свою единственную опору. Я себя никому не отдам. Мне без писания не выжить. Глупо писать по другой причине. Может, стоит кому-то об этом рассказать?
Я не уверен, что изображаю именно себя. Только в творчестве я могу вообразить себя лучше других. А для меня это важно.
Неужели подсознательно я боюсь покинуть свое убежище и выйти в большой мир? Неужели боюсь вновь испытать боль и разочарование? Похоже, что так. Но нельзя же вечно сидеть в своей квартире, отгородившись от мира закрытой дверью?
Раньше, начиная дневник, я думал, что привожу мысли в порядок,
Выплескивая размышления на чистый лист бумаги, делясь с ним горестями и печалями, доверяя ему сокровенные мысли, я опять же успокаиваюсь. Кажется, это один из приемов психотерапии, не так ли?
Я пью горячий сладкий чай с лимоном, как я люблю. Сижу в темноте. Не хочется свет зажигать. А потом залезаю под теплый душ. Сразу становится хорошо. Я согреваюсь. И меня клонит в сон. Все правильно – ночью нужно спать.
И я понимаю вдруг, что я теперь другой. Совсем другой. И тот, кто наблюдает за мной, он подтверждает: да, я другой. Хотя я его не слышу, я все равно ощущаю, как он со мной соглашается. И он жалеет меня. И говорит, что все будет хорошо. Засыпая, я думаю, как он велит. Все будет хорошо. Все уже хорошо. Завтра будет новый день. И я больше не буду бояться себя, нового. Все будет хорошо. Я закрываю глаза и дышу тихо-тихо.
Стараюсь написать текст вне времени и пространства. Текст, который бы держался только за счет слов, а не за счет сюжета.
Я знаю, что мои тексты никому не интересны. В них нет ничего, что должно нравится читателю. В них нет приглашения в игру и нет имитации смыслов. В них нет попытки отвлечь читателя от жизни.
Не хочу общаться с людьми. Мне не интересно их притворство. Я вынужден писать свои тексты для моральных уродов. У меня никогда не будет других читателей. Пишу для существ, которым не интересен процесс чтения. С большим удовольствием они принимают препараты, чтобы насладиться состоянием своего отупения и превращения в идиотов. Они могут быть только идиотами.
Я перестал узнавать себя в человеке, которого стараюсь описать с максимальной тщательностью. Вдруг оказалось, что описывая себя, я описал незнакомого мне человека. Согласиться с тем, что в герое произведения я описал именно себя, очень страшно.
Мир, в котором я оказался, уже не удивляет меня своей жестокостью. Графомания – единственно возможная форма моего существования. Я понимаю, что уже прожил свою жизнь. Ведь все, что происходит со мной, от меня не зависит.
В следующее мгновение я могу написать что-то гениальное. Поэтому мне не следует отходить от стола. Упущенное мгновение никогда не возвращается.
Я не могу ничего другого. Только складывать слова в графоманские тексты. Из всех возможностей жизни я не смог найти для себя другое занятие.
Мой мозг недостаточно снабжается кровью из-за слабого и беспомощного тела. Свои болезненные легкие я пытаюсь стимулировать по утрам бегом. Без этих неловких тренировок я – ничто.
<