Графские развалины

Точинов Виктор Павлович

– Сержант Зиняков. Попрошу ваши документы.

К кобуре Кеша не стал тянуться. Стрелок из него аховый. Зато дубинкой Зиняков владел виртуозно. И приготовился пустить ее в ход при любом опасном движении. Даже при первом намеке на такое движение. Врезать так, что мало не покажется.

– Паспорт на обмене, – сказал владелец зонта каким-то бесцветным голосом.

Был он высок ростом и худ. Лицо – тоже худое – обрамляли длинные пепельно-седые волосы, схваченные на лбу кожаным шнурком. Несмотря на седину, стариком предполагаемый снайпер не выглядел. Хотя его возраст определялся достаточно трудно. Да Кеша и не

пытался, он внимательно следил за движениями типа, готовый отреагировать на любой угрожающий жест.

Ответ – «паспорт на обмене» – казался вполне правдоподобным. Обмен паспортов в разгаре. И все же, глядя в глаза мужику, Кеша шестым чувством понял: ошибки нет. Волк, матерый и опасный… Нехорошие были глаза, как у готового к броску зверя.

– Тогда у вас должна иметься квитанция и любой другой удостоверяющий личность документ с фотографией, – стоял на своем Зиняков.

– Да, конечно… – сказал седоголовый так же тускло. Рука его медленно поползла за отворот плаща.

Кеша увидел, как глаза противника сузились хищным прищуром. И мгновенно понял – пора. Потом будет поздно. Лучше уж пострадать за неправомерное применение спецсредства, чем… Мысль осталось незаконченной.

Впоследствии, коротая время на больничной койке, Кеша не раз в деталях и по фазам вспоминал произошедшее – искал свою ошибку. И убеждался, что некоторых движений он тогда не увидел, слишком уж все происходило быстро…

Он успел первым. Дубинка ударила со страшной силой – она должна была встретить на пути локоть левой руки мужика, и сломать руку, и заставить позабыть обо всем от болевого шока…

Руки на пути у дубинки отчего-то не оказалось.

Удар пришелся по ребрам. Вернее, примерно туда – но по чему-то твердому, не подавшемуся, как подается ломаемая кость.

Тут Кеша увидел черное и длинное, летящее к нему справа. Потом-то он понял, что это был зонт – надо понимать, нижним концом очень слабо прикрепленный к шнурку и выхваченный из-за плеча за рукоять.

Тогда Зиняков не успел понять ничего – лишь вскинул дубинку инстинктивным защитным жестом. Тонкий конец зонта ударился об нее слабо и почти невесомо, и зонт остановился – но нечто, укрытое доселе в нем и более короткое, продолжило движение – нечто, тускло и мгновенно блеснувшее у самого живота Кеши.

В ту же секунду мужик развернулся и побежал. Кеша – за ним, на мгновение машинально опустив глаза к животу.

Ах ты сука! – наискось новой формы тянулся бритвенно-тонкий разрез. Чуть кровь не пустил, гад! Ну бля…

Кеша наддал – но тут же сбавил обороты, остановленный резкой болью. Снова опустил глаза. И не сразу понял, что откуда-то взявшиеся розово-серые загогулины, свисающие с живота, – кишки. Его кишки. Кровь отчего-то не текла…

Через несколько минут врач «скорой», по счастью проезжавшей мимо, изумленно качал головой – длинный разрез, сделанный словно острым скальпелем, аккуратнейшим образом вскрыл брюшную полость и не зацепил ни одной кишки. Повезло.

Милиционеры – и псковские, и питерские – пытались организовать погоню по горячим следам. Но их сбивали с толку показания ничего не успевших понять свидетелей. Одни утверждали, что преступник нырнул в метро, вторые – что скрылся в недрах вокзала, третьи – что быстренько остановил тачку,

катившую по Загородному проспекту, и уехал. Четвертые клялись и божились, что никуда он не уезжал, а нырнул в щель между двумя стоявшими в конце площади грузовыми фургонами и исчез из видимости (как выяснилось много позже, правы оказались именно эти последние). Столь же расходились описания внешности и одежды лиходея… Сам Кеша пребывая в состоянии шока и ничего вразумительного сообщить пока не мог…

Тем временем человек, превративший его в живое пособие по анатомии, быстрым шагом шел по безлюдным задворкам вокзала. По дороге избавился от плаща, запихав его в мусорный контейнер.

Туда же последовала черная нейлоновая ткань с торчащими из нее спицами. Предмет, чья рукоять изображала ручку зонта, лежал теперь в брезентовом чехле для удочек. Там лежал и второй предмет, покороче, который скрывался ранее под одеждой и спас своего владельца от перелома ребер.

Камуфляжный полувоенный костюм, обнаружившийся под плащом, в сочетании с пресловутым чехлом придавал человеку вид мирного рыболова, направившегося на пригородный водоем. Длинные волосы были тщательно спрятаны под кепи, тоже камуфляжной расцветки.

Человек обошел платформы поездов дальнего следования и прямо по путям направился к тем, от которых отходили пригородные электрички. У толпившихся на перронах пассажиров его траектория никакого любопытства не вызвала – с той стороны появлялись многие «зайцы», желающие обойти установленные на вокзале турникеты.

«Заяц»-рыболов неторопливо вошел в первый вагон электрички, отправлявшейся через две минуты (его безнадежно отставшие потенциальные преследователи только-только приступили к опросу свидетелей).

Электропоезд следовал до станции Вырица. Человек с чехлом для удочек планировал сойти раньше – в Павловске или Антропшино. Точных и подробных планов человек строить не любил, полагаясь на удачные экспромты.

Такие, как сегодня.

Едва ли, впрочем, Кеша Зиняков и его коллеги считали последний экспромт особо удачным, но их мнение человека в камуфляжном костюме не интересовало.

4

За пятнадцать лет Спасовка изменилась – и сильно.

Раньше ее пятьсот с лишним дворов тянулись двумя рядами вдоль шоссе, соединявшего бывшие пригородные императорские резиденции – Павловск и Гатчину. Такая – двухрядная и длинная, около трех верст – планировка Спасовки повелась со времен императрицы Елизаветы Петровны. И пятнадцать лет назад оставалась примерно той же.

Теперь все стало иначе.

Поодаль от шоссе – там, где раньше задворки плавно переходили в совхозные поля – поднялись и выросли новые двух – и трехэтажные дома. С дороги они были прекрасно видны, возвышаясь над куда менее высокими деревянными жилищами коренных спасовцев. Впрочем, кое-где и те домишки сменились добротными кирпичными особнячками – без объяснений Пашки Кравцов мог делать выводы: как у кого повернулась жизнь за пятнадцать лет, перевернувших страну вообще и Спасовку в частности. Кое-кого жизнь явно била без всякой жалости. Потому что встречались избы сгоревшие, но так и не восстановленные. Покривившиеся, покосившиеся, – натуральные Пизанские башни, подпертые еловыми лесинами и только потому не падающие… По-разному складывалась жизнь у людей в постсоветское время.