Графские развалины
Шрифт:
Кравцов сделал самое виноватое лицо и молча продемонстрировал увесистую связку плотвин. Оправдаться было нечем – собираясь на рыбалку экспромтом, действительно забыл взять телефон.
Козырь смягчился не сразу.
– Рыбку он удит, пис-сатель… Паустовский номер два. Лучше бы ты как Тургенев – по полям за дичью, с ружьем в руках оно все спокойнее…
Кравцов подумал, что Пашка прав, – когда он азартно таскал одну рыбу за другой, его мог легко и просто заколоть консервной открывалкой пятилетний ребенок. Да и раньше, над омутком… Не услышал ведь прихода Ворона.
Но мысли пугающими не казались.
Пашка-Козырь, как оказалось, заехал, чтобы оставить Кравцову обещанные ключи – от «Антилопы» и гаража. Доверенность обещал привезти вечером, когда вернется вместе с семейством. Кравцов подумав, что ехать ему в Саблино придется послезавтра, в понедельник. В воскресенье, к тому же совпавшее с кульминацией празднования трехсотлетия Питера, никого из дурдомовского начальства наверняка на месте не будет. Пытаться же что-либо выудить из поддавших по случаю торжества санитаров не стоит.
К реализации первого пункта своего плана он приступил немедленно. И немедленно план дал трещину.
– Они все нездешние, кроме последнего, – сказал Козырь в ответ на вопрос о сторожах-предшественниках. – Рабочие из Молдавии. Где их сейчас найти, понятия не имею. Сам знаешь, прописки местной у них нет, начинается где-нибудь новая стройка – туда откочевывают.
Зато Валя Пинегин – заодно выяснилось, что был он студентом, решившим подработать летом, – находился неподалеку. Лежал в Царском Селе, в больнице, с диагнозом ОЧМТ (открытая черепно-мозговая травма). Паршивый, честно говоря, диагноз.
Потом Кравцов вспомнил одну деталь своего ночного кошмара и спросил:
– Слушай, помнишь Шнурка? С нами в те годы тусовался?
– Помню… А что?
– Да вот видел мужика издали, показался смутно знакомым, не знаю: он? не он? – соврал Кравцов, напряженно ожидая ответа Пашки. Однорукого Шнурка он видел не издали, очень даже близко… Но отнюдь не наяву. И надеялся, что тот ныне обитает где-то за тридевять земель, мало ли куда могла зашвырнуть жизнь человека за пятнадцать лет… А еще хотелось надеяться, что с руками у Шнурка все в полном порядке.
– Наверное, он, – безмятежно сказал Пашка. – Шнурок ведь тут, в Спасовке, ошивается. Раньше-то все на Север мотался, на лесоповал, вахтовым методом…
– А почему перестал? – спросил Кравцов, надеясь, что в голосе ничего не дрогнуло. Он уже знал ответ.
– Да попал под бензопилу по пьяни… Ну и вернулся с одной рукой. И все горе заливает, остановиться не может…
Кравцов, уже больше для проформы, уточнил, какую руку оставил Шнурок в далекой республике Коми. Выяснилось – правую. Именно правой не хватало у персонажа сегодняшнего сна…
Пашка уехал. Кравцов сходил на пруд, с плотика-мостка почистил рыбу, – машинально, думая о Шнурке и его потерянной конечности.
Кравцов ожидал, что его скептически
Но скептик молчал. Надо думать, что такое количество совпадений и забытых, а затем внезапно всплывших фактов оказалось и для него избыточным.
Кравцов вернулся в вагончик, запихал добычу в морозилку… Дверцу холодильника, кстати, открывал с готовностью к любым сюрпризам. Обошлось.
Потом он решил сделать приборку в своем рабочем кабинете – проще говоря, в бригадирской. И почти сразу натолкнулся на толстую тетрадь в черной коленкоровой обложке – лежала на краю стола, спрятавшись под распечатанным черновиком триллера. Кравцов совсем про нее позабыл, не сразу вспомнил даже, где отыскал ее, когда погас свет, – на верху украшавшего кухоньку фанерного подобия буфета. Открыл он тетрадь без особого любопытства, не рассчитывая найти ничего более интересного, чем записи какого-нибудь прораба по учету выданных брезентовых рукавиц…
На титульном листе стояло: «В. Пинегин, гр. 339». И название какого-то предмета, густо зачеркнутое, Кравцов разобрал лишь первое слово: «Основы…»
Примерно пятой части страниц в начале не хватало. Понятно. Не отличавшийся особым прилежанием студент Валя Пинегин начал вести конспект и забросил нудное занятие, выдрав использованные листы, – с широким внедрением в быт ксероксов конспектированием занимаются ныне один-два студента из группы…
Дальше шли исписанные страницы – около двадцати. Там могло быть все, что угодно. Черновики писем к любимой девушке и мысли по поводу прочитанных книг, полное собрание эротических сновидений и роспись личных доходов и расходов… Но Кравцов, еще не начав читать, был уверен, что ухватился за кончик нити. Куда она приведет, непонятно; больничная койка и диагноз ОЧМТ не самый еще худший из возможных вариантов. Но все-таки лучше, чем блуждать в темноте на ощупь…
Через несколько минут Кравцов понял: он с ума не сходил.
Валя Пинегин, очевидно, тоже.
А если они оба все же спятили, то с подозрительно схожими симптомами.
Шли по лесу гномики – III
Тогда – восемь лет назад – Гном и сам не понимал до конца, как он относится к ночным визитам матери в свою койку.
Страх прошел – трудно бояться того, что наступает с регулярной неизбежностью, как заход солнца (критические дни для Марьяны Гносеевой препятствием отнюдь не служили, и даже если она валялась пьяной в лежку – приходила под утро, чуть оклемавшись).
Боль – если он заканчивал раньше матери – оставалась. И если заканчивал намного раньше, то весьма сильная. Но постепенно он научился сдерживаться – широко раскрыв глаза, смотрел на ее нависшее тело, старался дышать размеренно и редко, и думал о чем-нибудь особенно неприятном, случившемся минувшим днем и ожидаемом завтра. Нередко это помогало. Открыв (с помощью старших товарищей) существование мастурбации, Гном вообще снял остроту проблемы. Одного вечернего сеанса обычно хватало, чтобы избежать оргазма, лежа под матерью, и избавиться от последующих неприятных ощущений.