Графские развалины
Шрифт:
Так что хватит самокопания, господии писатель. Представьте, что вы герой собственного романа; тем часто приходилось распутывать всякую бесовщину. Приступайте.
За окном медленно светлело. Кравцов вышел на крылечко. Утро наступало чудесное, торчать в прокуренной клетушке не хотелось. Недолго думая, он вернулся в вагончик за удочкой-телескопом, которую привез вместе с ружьем из города. Лучше всего ему размышлялось на рыбной ловле – когда рыба не баловала поклевками. Или на сборе грибов – когда те попадались не часто.
Через полчаса он уже
…Поплавок неподвижно застыл на воде, течения почти не было. Клева тоже, но он пришел не с целью пополнить запасы провизии свежей рыбой… Кравцов неторопливо, анализируя каждую мелочь, размышлял о странностях последних дней.
Первое, что он понял: непонятное началось задолго до его приезда сюда. И дело не только в загадочной текучке среди его предшественников. Вопрос в другом: зачем здесь вообще в течение нескольких месяцев находились сторожа?
Дворец охранять сейчас бессмысленно. Все, что можно утащить и разрушить, утащено и разрушено. А особняк графини Самойловой в конце концов не римский Колизей, куда еженедельно ночью привозят и рассыпают пару грузовиков мелких камней, дабы стада туристов не растащили на сувениры историческую развалину по камешку (камни, впрочем, из тех же каменоломен, где брали стройматериалы для Колизея, так что никакого обмана). Спасовка не Рим, и туристы тут стадами не ходят.
Пашины плиты? Эксклюзивные и потому очень дорогие?
Хорошо. Допустим.
Но тут же возникают еще два вопроса. Во-первых, почему предприниматель Ермаков, он же Пашка-Козырь, изготовил и завез сюда эти плиты как минимум за полгода до подписания пакета документов по «Графской Славянке»?
Ладно, пусть он считал в ту пору, что дело на мази, что не хватает лишь нескольких закорючек, и не хотел зря терять время. А потом его негаданно подвел партнер-старовер, так некстати ударившийся в религию предков… Но тогда Паше проще и дешевле было увезти плиты на один из своих складов, чем содержать здесь охрану.
Загадка. И расспрашивать о ней Козыря можно, но стоит ли? Кравцов сомневался. После случая с отрубленной собачьей головой – весьма сомневался.
Почему Паша не посчитал кровавый сюрприз в холодильнике делом рук кого-то из своих нынешних спасовских неприятелей? Почему немедленно, почти мгновенно, вытащил на свет стародавнюю историю о Сашке, Динамите и драгунской шпаге? У него что, нет тут никого, кто завидует новоявленному «буржую» и готов при этом на любую гадость ради восстановления социальной справедливости? Простая идея – перестать пить водку и попробовать заработать столько же – таким людишкам в голову обычно не приходит. А вот отрубить голову безвинной собаке – это запросто.
Но Козырь ни на секунду не стал рассматривать эту версию. Якобы потому, что именно
«Пашка, например… – вкрадчиво сказал внутренний голос, вроде как и не Кравцову принадлежащий. – Легко. После обеда тебя пару часов не было, и в холодильник ты потом до возвращения с охоты не заглядывал. У Козыря ведь наверняка есть запасные ключи, и тайничок с пультом сигнализации ему известен…»
«А мотив? – холодно спросил Кравцов у внутреннего клеветника. – Избавиться от меня, заставить уехать? Проще было сюда не приглашать».
Клеветник посрамленно замолк, но посеянные им сомнения остались. Что ни говори, а имелось у Пашки-Козыря за душой что-то, чем он не торопился делиться с другом детства.
Что происходит с его поплавком, Кравцов за всеми этими размышлениями видел плохо. И не сразу сообразил, что тот куда-то делся. Впрочем, что значит: куда-то? Обычно поплавки полетами по воздуху самостоятельно не занимаются. Гораздо чаще тонут, увлекаемые подводными обитателями.
Кравцов взмахнул удилищем и вместо подводного обитателя увидел чистый и голый крючок. Вздохнул, насадил другого червя, но занятый новыми мыслями, смотрел на поплавок тем же невидящим взглядом.
Объектом размышлений на этот раз стала девушка Ада.
Как ни странно, но и Александр Шляпников, много лет всем известный как Алекс, имел повод усомниться в своем психическом здоровье – примерно в то же время, что и писатель Кравцов. Такое уж, видно, утро выдалось.
Алекс не усомнился. Он был малосклонен к сомнениям и рефлексиям. Но повод тем не менее имелся.
Проснувшись, Алекс услышал голос. Негромкий, что-то монотонно произносивший и долетавший откуда-то издалека. Ни одного слова толком не разобрал, но отчего-то казалось, что они, слова, не русские.
Происходи все в городе, создалось бы полное впечатление, что за стеной, в соседней квартире, кто-то гоняет аудиокассету, трудолюбиво постигая премудрости иностранного языка. Но дело происходило в Спасовке, и Алекс ни на секунду не допустил, что в его хлеву или дровяном сарае засел с магнитофоном какой-нибудь фанат Илоны Давыдовой.
Известно, кому слышатся наяву непонятные голоса – святым либо психам.
Но Алекс не заподозрил у себя ни умственного расстройства, ни растущего нимба. Честно говоря, он вообще проигнорировал голос. Гораздо большее влияние в первые секунды после пробуждения на Алекса оказал иной раздражитель. А именно – дикая жажда.