Грань креста (дилогия)

Карпенко Александр

Ну, не совсем уж просто. Скрутило мужика так, что стоял, бедолага, на четвереньках и ни туда, ни сюда. Защемило.

Перепробовав на нём всю аптеку и ничего не достигнув, я погрузил его на жёсткие носилки и, прямо в такой позе, привёз в больницу, поразив даже тамошний, привычный ко всему персонал. Итог моих трудов: два приказа. Один с выговором за оказание помощи в неполном объёме, другой — обязывающий меня выезжать укомплектованным соответственно принятым стандартам. Что значит: бери наркоту.

Ничего не поделаешь, стал получать. Ну а раз уж беру, так и пользуюсь. Не зря ж её таскаю! Должен признать, что слазить

за ампулкой в ту укладку нередко проще, чем мудровать. Я не хотел-то её брать в основном почему? По моей дурацкой работе, с её постоянной вознёй и драками, уж больно легко небольшую коробочку из кармана невзначай вытряхнуть. Добра-то на пару центов, а спрос с меня потом будет, как с главы Медельинского картеля.

Так. Я что-то отвлёкся. Народишко, однако, гуляет уже вовсю. Тут под бой огромных барабанов вытанцовывают непонятное, там хором горланят не поймёшь что: не то марш, не то гимн. Взобравшись на кучу битого кирпича, дёргая руками и гримасничая, бритоголовый субъект, завёрнутый в лиловую простынку, выступает перед группкой грязных, пассивных, с неподвижными физиономиями пустоглазых. Пьяно пол-Кардина. Эх, винную посуду здесь не сдают — кто-то озолотился бы! Жуликоватой внешности типчики делают прохожим на ушко неведомые, но определённо малоприличные предложения. Большинство мотают головами, однако некоторые и кивают. Их хватают за руку, увлекают в кривые проулки. Вышли на работу карманники и трудятся вовсю.

Наш транспорт мы ещё с вечера перегнали от обиталища леди Зак на центральную улицу — её вполне можно назвать проспектом — туда, где произойдёт явление богини.

Чтобы лучше видеть происходящее, я взобрался на крышу вездехода и посиживаю там, глядя сверху вниз на праздничную суету Несмотря на то что в разных концах проспекта то и дело вспыхивают разные потасовки, к нам никого ещё не приводили. Покуда сами обходятся.

Надо сказать, город худо-бедно подготовился к предстоящему сегодня. Дома вдоль улицы приукрашены в соответствии с возможностями и фантазией их жителей, по сторонам щербатой пыльной мостовой установлено нечто вроде ограждения из чего под руку попало — ящиков, бочек, труб, булыжника. Я так понял, чтоб зеваки не мешали предстоящему шествию.

Патрик благоразумно установил автомобиль так, чтобы не оказаться внутри отгороженной части улицы. Хуже нет, чем угодить в колонну демонстрантов — пока не пройдут, не выберешься.

Снизу меня дёрнули за штанину. Наклонившись, обнаружил стоявшего подле машины давнего знакомца — охотника, принёсшего песчаных зайцев в начале нашей пустынной эпопеи. Воспользовавшись в качестве лесенки открытой дверцей, я спустился с крыши и оказался рядом с ним.

— Как рука?

— Спасибо, заживает. Слышь, доктор, скоро богиня Пустыни придёт. Ты б залез в кабину. Да двери запри.

— А что?

Мужичок помялся, потоптался с ноги на ногу и, явно смущаясь, спросил:

— Ты ведь того… Ну, у вас для дураков машина?

— Да, мы психиатры.

— Во-во. Спрячься, парень, дело говорю.

— Не пойму, чем на крыше плохо.

— Вишь какое дело… Богиня эта, она ведь может с собой забрать. Которые психи уже больше жить не в силах, ну, совсем им уже неохота, те к ней лезут. Она, как сказать… Выбирает, что ли. Кто вконец дошёл, тем свою милость оказывает, берёт к себе. Они, понимаешь, верят, что кого возьмут, те окажутся там, где

им хорошо. А я так думаю — не могут же они все в рай попасть.

— Что, помирают?

— Не знаю. Никто не знает. Только пропадают они, совсем, навсегда пропадают.

— А я-то здесь при чём?

Тот снова потоптался, помычал, но всё-таки выговорил:

— Значит, без обид, ладно? Только это, говорят, что вы, психиатры, сами все чуток того, — покрутил у виска пальцем, — как бы тебе под раздачу не попасть. Прикинь, заберёт тебя богиня — кто потом лечить будет? Тут сейчас столько народу перетопчут-передавят, страх! Ты уж залезь в кабину, а?

Я умостился на потёртой сидушке и плотно захлопнул дверцу. Что греха таить, нет уверенности, что мой рассудок здоров. В этом сумасшедшем мире любой рехнётся. А отчаяния мне и подавно не занимать. Давно уж всё опостылело. Но вот на тот свет ещё не готов.

Когда я уходил на работу, жена, провожая меня, целовала у калитки, всякий раз говоря:

— Будь осторожен.

И я обещал ей:

— Постараюсь. Я знаю, что я вам нужен.

И — старался. Потому — до сих пор жив. Здесь никто не ждёт моего возвращения, но я по-прежнему осторожен. Рефлекс…

Похоже, посулённое нам явление не за горами. Разношёрстная публика на проспекте раздалась в стороны. В рядах этих наблюдалось чёткое расслоение: чем дальше от выгороженной середины, тем нормальнее лица. Перевешивающийся через ограждение и карабкающийся на него первый ряд видом своим приводил в лёгкий трепет даже меня. Ближайшие кандидаты на милость богини, попади они в то заведение, куда им, по-хорошему, и надо, выписаны оттуда оказались бы ой не скоро. Может, и никогда.

Что-то не видать их божества. Коротая время, вынул нож, принявшись его кончиком вдумчиво вычищать из-под отросших ногтей грязь. Люси покосилась на меня неодобрительно и прошлась насчёт гнусных привычек, завершив речь неожиданным оборотом:

— Нет, всё же здорово.

— Что здорово? — опешил я, не поспевая за сменой мыслей доктора.

— Здорово, что мы не обязаны местных дуриков госпитализировать. Это же технически неисполнимо! Без раздумий, без опросов — только тех, кого руки чешутся в дурку упечь.

— Может, наоборот? Вместо того чтобы в психлечебницу таскать, давай возить сюда да выпускать. Им тут хорошо будет, среди своих-то.

— А лечение? Наблюдение врача?

— А мы однорукого куда-нибудь денем, потом Борю Райзмана на королеве женим. Будет у нас Борух Авраамович — король Песков…

В рядах зевак поднялось волнение. Наша клиентура активизировалась, зажужжала, заухала, руками размахивать стала. Истерические клики «Славься!» и «Приди!» взмывали над общим гулом, раздаваясь всё громче и чаще. Похоже, сейчас начнётся.

Тяжёлый рокот. Мостовая глухо затряслась. Безумцы подались вперёд, местами сбивая ограждение. Вездеход качнуло. Богиня, она на танке ездит, что ли?

Не думал я, что впрямь её увижу. Но вот она. Огромная, чуть не выше домов, с отрешённо-строгим, прекрасным бледным лицом, облачённая в пышный багрянец и золото. Величественной поступью, сотрясая ветхие стены и дробя камни мостовой, неспешно движется в нашу сторону, не отвлекаясь на нарастающий вал хвалебных выкриков. Приостановилась, чуть склонилась, простёрла длань, коснулась ею плеча какого-то бедолаги. Поражённый, я узрел: избранник богини исчез!