Грань риска
Шрифт:
— Я это заметила, — согласилась Ким. — Ночью в воскресенье ты даже не успел выключить свет.
— Мне надо было бы обидеться на такие слова, — проговорил Эдвард. Он блаженно улыбался. — Но я не стану этого делать. Я же понимаю, что они продиктованы заботой обо мне.
— Ты собираешься рассказать мне, о чем вы говорили? — спросила Ким.
— А ты будто не знаешь, — язвительно заметил Эдвард. — У Стентона вдруг пробудилась трогательная забота о моем здоровье. Я понял, что ты стоишь за его спиной, как только он открыл рот. Сочувствие чужим проблемам не в его характере, раньше я такого за ним не замечал.
— Он рассказал
— О какой еще сделке? — удивился Эдвард.
— Он согласился попробовать уговорить тебя прекратить прием лекарства в обмен на то, что я попробую убедить тебя оставить финансовую сторону «Омни» на попечение Стентона.
— И ты, Брут, — шутливо промолвил Эдвард. — Как это — прекрасно. Два самых близких мне человека сговариваются за моей спиной.
— Ты же сам признал, что нами движет забота о твоих интересах.
— Мне кажется, я сам могу решить, что для меня лучше, — дружелюбно произнес Эдвард.
— Но ты очень изменился. Даже Стентон отметил, что ты изменился настолько, что стал похож на него.
Эдвард от души расхохотался.
— Как здорово! — воскликнул он. — Я всегда мечтал стать таким раскованным и незакомплексованным, как Стентон. Жаль, что мой отец слишком рано умер. Сейчас он был бы мной доволен.
— Это не так забавно, как ты хочешь представить! — возмутилась Ким.
— Я нисколько не шучу, — парировал Эдвард. — Я просто наслаждаюсь тем, что я теперь напорист, а не робок и застенчив.
— Но это же очень опасно — принимать непроверенное лекарство, — настаивала Ким. — Кроме того, тебя разве не беспокоит этическая сторона вопроса: ты приобретаешь определенные черты характера, принимая химическое соединение, а не на основе своего жизненного опыта? Это фальшивка, и она очень похожа на надувательство.
Эдвард присел на край кровати Ким.
— Если я сейчас усну, тебе придется вызывать подъемный кран, чтобы перетащить меня в мою постель, — усмехнулся и зевнул, прикрыв кулаком рот. — Слушай, прелесть моя. «Ультра» не непроверенный препарат, он просто не полностью проверен. Но он не токсичен, а это очень важно. Я буду принимать его до тех пор, пока не появятся серьезные побочные эффекты, в чем я искренне сомневаюсь. Что касается второго пункта, мне совершенно ясно, что нежелательные черты характера, в моем случае это застенчивость, только усиливаются в результате приобретения жизненного опыта. Прозак при длительном лечении, а теперь «ультра» — причем намного быстрее — открыли во мне реального, настоящего меня, человека, чья личность была подавлена серией неудачных жизненных опытов, которые сделали меня совершенно неуклюжим и неловким созданием. Моя теперешняя личность — это не продукт действия «ультра» и это не фальшивка. Моя теперешняя личность смогла выступить на первый план, несмотря на наличие нейронных сетей, которые привыкли отвечать на различные жизненные коллизии однозначной реакцией избегания и застенчивости.
Эдвард улыбнулся и ободряюще похлопал Ким по ноге через одеяло.
— Смею тебя заверить, что я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовал. Верь мне. Единственное, чем я сейчас озабочен, это тем, что мне надо принимать «ультра» до тех пор, пока нынешние нейронные ответы не сформируются в устойчивую сеть, и когда я прекращу прием этого лекарства, я останусь таким, каков сейчас, а не стану снова застенчивым, неловким слюнтяем, вернувшись в свое прежнее «я».
— Ты
— Я говорю правду, — настаивал Эдвард. — И я хочу остаться таким. И, наверное, я бы стал таким сам, если бы мой папаша не был редкостным занудой.
— Но что ты скажешь о забывчивости и параноидальной подозрительности? — спросила Ким.
— Какая еще паранойя? — удивился Эдвард.
Ким напомнила ему, как он прибежал домой звонить по телефону и выходил на улицу из лаборатории, чтобы поговорить со Стентоном.
— Это не паранойя! — возмутился Эдвард. — Эти типы в лаборатории, мои драгоценные сотрудники, стали завзятыми сплетниками, каких мне никогда еще не приходилось встречать. Я просто пытаюсь оградить от них и их языков свою личную жизнь.
— Но и Стентону, и мне это показалось паранойей, — заметила Ким.
— Могу заверить тебя, это не так, — улыбнулся Эдвард. Легкое раздражение, которое он испытал, когда его назвали параноиком, быстро прошло. — Насчет забывчивости — это я согласен, но паранойей тут и не пахнет.
— Но почему бы не прекратить прием препарата сейчас и не возобновить его позже, когда работа будет доведена до клинической стадии?
— Какая ты упрямая, тебя, оказывается, совсем нелегко в чем-то убедить, — посетовал Эдвард. — И, к сожалению, сейчас я слишком измотан и не могу больше продолжать этот спор. У меня просто закрываются глаза, ты уж прости. Мы можем возобновить разговор утром, хотя это продолжение нашего давнишнего беспредметного спора. Но сейчас я иду спать.
Эдвард наклонился, поцеловал Ким в щеку и нетвердой походкой вышел из ее спальни. Она слышала, как он несколько минут ходил по своей комнате, а потом до ее слуха донесся его храп. Он уснул моментально.
Пораженная тем, что человек может так быстро уснуть, Ким выбралась из постели. Надев халат, она пересекла холл и вошла в спальню Эдварда. Одежда была в беспорядке разбросана по всей комнате. Эдвард в нижнем белье лежал поверх покрывала, не укрытый одеялом. Свет, как и в воскресенье, он не выключил.
Ким погасила свет. Стоя рядом с кроватью, она поразилась громкости его храпа. Когда она спала с ним, то не слышала ничего подобного. Ким вернулась к себе. Она выключила свет и попыталась уснуть. Но ничего не получилось. Она не могла отключиться и слышала храп Эдварда так отчетливо, словно он находился в одной с ней комнате.
Полчаса спустя Ким вышла в ванную. Она нашла флакон с ксанаксом, который хранился у нее уже несколько лет, и приняла одну бело-розовую продолговатую пилюлю. Ей не очень хотелось принимать лекарство, но она поняла, что, если не сделает этого, ей гарантирована бессонница.
Выйдя из ванной, Ким прикрыла дверь в спальню Эдварда и свою дверь. Устроившись в постели, она продолжала слышать храп, но теперь он звучал приглушенно. Через пятнадцать минут ее начала обволакивать благодатная дремота. Еще несколько минут и она крепко уснула.
16
Пятница, 30 сентября 1994 года
Около трех часов ночи на темных улицах Салема уже не встретишь ни одной машины, и Дэйв Хэлперн чувствовал себя властелином мира. С полуночи он бесцельно курсировал по улицам на своем красном «шеви-камаро» 1989 года. Он уже дважды побывал на Марблхеде, съездил в Денвере и даже посетил Беверли.