Грань Земли
Шрифт:
Ранзор стоял прямо на Азалии, отдавливая ногой её шею. У неё в руке вновь возник кинжал, она уже подняла его, чтобы метнуть, но необъяснимое давление прижало обе руки и всё тело к земле. Ранзор осклабился.
– Ну что непонятного в словах – в этой среде я бог?!
– Спросил он и сошёл с Азалии, наступив ей прямо на лицо. Мельком взглянул на кинжал, а затем вновь посмотрел в глаза.
– Этот кинжал, он ведь опасен только для меня? Ну, ничего страшного!
Ранзор поднял руки и стал трясти пальцами, словно кукловод. Азалия
Ранзор вздохнул.
– В прошлом я убивал тебя быстро и безболезненно, но теперь ты будешь страдать! Надеюсь, это прибавит тебе ума.
В руках Ранзора возникла коса из пепельного эфира, и острие её тут же воткнулось Азалии в плечо, образуя сигаретный ожог, от которого по телу стали растекаться пепельные раны, разъедающие плоть под истошные крики Азалии. Плоть буквально распарывалась, а Ранзор стоял и безмятежно улыбался.
* * *
Макс плыл в пустоте и не видел света, а брешь в его душе забилась беспросветной тьмой. Он не видел, не дышал, не чувствовал, пока над его головой не вспыхнул мутный отблеск. Что-то знакомое. Макс стал тянуться рукой, но было слишком далеко, словно звёзды в ночном небе. И сколько к ним не тянись, не достанешь ни одной звезды, а их манящий, завораживающий свет так и будет вечно литься на тебя, но видимо не в этот раз.
Тёмные воды под Максом вдруг вскипели, забурлили в страшном волнении и резко вытолкнули его. И звёздный свет, что моросил прежде, накрыл будоражащей волной, вырвал сорняк и собрал всю растёкшуюся душу в одно целое, которое было Максом. Он всплыл на поверхность, всё ещё разбитый, истерзанный самоедством, но вновь чувствующий жизнь.
Макс таки смог разглядеть и коснуться света, что он узрел в остатках собственной души. И стал отползать подальше от битвы, чтобы перевести дух после внутренней бойни. Он полз на четвереньках, пока не остановился перед корнями непонятно откуда взявшегося толстого дуба. И когда поднял взор, увидел девушку в камне, разъедаемую темнеющими фиолетовыми венами, глубоко врезавшимися в её плоть.
– Тэсса?
– Только и смог выдохнуть, исторгнуть из себя Макс.
И больше ни единого слова, даже короткие вдохи и выдохи одновременно как поддерживали в нём жизнь, так и отнимали последние силы. Это был он. Тот самый — волосок от смерти.
Макс схватился за каменные ноги и, как бы опираясь, стал подниматься, а затем едва различимым шёпотом стал взывать, держась за серую шероховатую холодную руку. Тяжёлые каменные веки приоткрылись. Большие фиолетовые глаза глядели на Макса, но не видели его.
– Ты… - Произнесла Тэсса слабым голосом, словно пребывая в полусне.
– Умрёшь…
Казалось, эти слова не были чем-то осмысленным и личным, скорее это было низменное послание всему живому и
– Тэсса, - Макс проглотил скопившийся ком со всей обидой, болью и виной, и это было то, что нельзя просто взять и переварить, - я так виноват!
Его голос дрожал и был скорее хрипом одинокого умирающего старика, нежели голосом мужчины, которым он так и не успел стать.
Тогда Макс воззвал к последним силам. Подтянулся к лицу Тэссы, обнял и стал крыть поцелуями и лоб, и виски, и щёки, и нос, и глаза, а затем впился в её губы. И горячие слёзы катились по его лицу, но обжигали столько не его, сколько Тэссу, ибо шипели, касаясь серой кожи. Глаза вспыхнули, она начала сопротивляться, отталкивая руками и ногами, и каменная плоть царапала и обдирала кожу. А когти вдруг вонзились в спину, разливая свой яд до самых костей, но и тогда Макс не отступил, а наоборот лишь крепче стиснул в объятиях и всё требовал её губ, и целовал их.
Целовал так, словно от этого зависела его жизнь, а так оно и было. Но сердце Тэссы не билось, а его собственное угасало, и всё же он решил им поделиться. Представил в мыслях это прекрасное, отчётливое биение жизни и самой любви, стал множить его и наполнять им Тэссу.
А когда, наконец, эта тихая мелодия заиграла в ней, Макс прислушался и словно заново родился, впервые ощутил жизнь, как и саму Тэссу и всё прекрасное, что делало её настоящей, всю её душу и внутренний свет, такой закрытый и такой недоступный, и фиолетовые раковые поражения, что его окружили.
Макс потянулся к свету, весь заразился им и стал рассеивать её душевные раны и надрывы, и когда ничего подобного не осталось, только тогда он обратил внимание на себя, каким нагноением он оказался сам. Макс обрушил весь испепеляющий пламень и на себя, чтобы изжечь последний чирей, высушить оставшуюся желчь. Но чья-то рука остановила это и всё спуталось.
Но куда бы подевался яд? Он засасывался брешью в душу Макса, тогда как весь свет покидал его, но это уже было не так страшно. Макс был готов весь раствориться в Тэссе, что значило отдать ей лучшее, отдать всю человеческую нежность, страсть, силу, смелость, поддержку и искренность, какая только была в Максе, подарить Тэссе всё кипение чувств, чтобы она осознала этим поцелуем, каково быть человеком. Макс находил себя, познавал жизнь и саму Тэссу.
Фиолетовый огонь в глазах переливался жёлтым, красным, оранжевым и остался в золотисто-медовых тонах. Все ядовитого окраса вены сгинули, а тело вновь возвращало привычный облик молодой, прекрасной, улыбчивой, рыжеволосой девушки.
Звериные укусы стали походить на поцелуи и обрели спелость, сок и мякоть самых чудесных фруктов и ягод, что расцветали прямо на губах и языке. Дыхание вновь стало горячим, а чувства вырвались из клетки и вспорхнули.