Гранатовые поля

Девни Перри

Свет за окнами быстро угасал, пока не наступила темнота, и сквозь стекло не начал пробиваться свет уличных фонарей.

Лайла убиралась на кухне, а я подметала и мыла пол, и вдвоем мы быстро справлялись с этой рутиной.

Отчасти я завидовала Лайле, что она владеет этой кофейней. Она сама устанавливала часы работы. Её выбор был её собственным. Здесь была свобода, которой у меня никогда не было на позиции врача. Не то чтобы я могла представить, что буду заниматься чем-то другим в своей жизни. Но это делало такие моменты особенными. Я никогда

не жаловалась на уборку кофейни, складывание белья в «Элоизе», мытье посуды в «Костяшках» или перегон коров на ранчо.

В моей семье было много предпринимателей, и так было на протяжении многих поколений. Ранчо было самым крупным предприятием, но имя Иденов было расклеено по всему городу. Если мы не владели каким-либо бизнесом в настоящее время, то, скорее всего, кто-то из наших родственников владел им в прошлом.

В последние годы мама и папа очень старались выйти на пенсию, продав некоторые из своих инвестиций. Давая возможность каждому из нас, их детей, вступить в дело.

Только мы с Матео не занимались бизнесом. Мой младший брат в данный момент работает пилотом, но я надеялась, что он найдет свой путь домой.

Монтана притягивает нас назад.

Я приняла решение прожить свою жизнь здесь, рядом с родителями, братьями и сестрами, бабушками и дедушками, тетями, дядями и кузенами.

А теперь и с Фостером.

Он остается в Куинси. Я отказывалась признать облегчение, которое почувствовала, когда он сказал мне, что не уезжает. Я также не позволяла себе представить ту обиду на его лице, когда он спросил меня, стыдилась ли я его.

Никогда. Мне никогда не было стыдно за то, что я люблю Фостера. Но я должна была рассказать о нём всем. Я должна была честно рассказать о нашем разрыве.

Лайла вышла из кухни с полотенцем в руках.

— Я закончила на кухне. Что ещё нужно закончить здесь?

— Ничего, — но вместо того, чтобы взять пальто, чтобы мы могли пойти ужинать, я перевернула один из стульев и плюхнулась на него. — Тот парень? Это Фостер. Мужчина, с которым я встречалась на последнем курсе университета.

— Серьезно? — Лайла обогнула стойку, опустив другой стул, чтобы сесть рядом со мной. — Я была занята и не запомнила его имя, когда он разговаривал с Ноксом. Он великолепен.

— Я знаю, — простонала я.

С возрастом Фостер становился только сексуальнее. Все было бы намного проще, если бы он не был самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела.

— Почему он здесь? Думаешь, он хочет возобновить отношения?

— Он здесь… — из-за меня. Чтобы загладить вину. Поговорить. Может быть, чтобы попросить прощения. Он не сказал, что хочет попробовать снова, но тот поцелуй той ночью было невозможно игнорировать. — Не ситуация, а какой-то кошмар.

— Вы расстались, потому что ты переехала, верно? — спросила она. — Если он теперь живет здесь, может быть, на этот раз время будет подходящим.

— Он сломал меня, — прошептала я.

— Что значит «он сломал тебя»? — она села прямее. — Что случилось?

История

наших отношений вырвалась у меня изо рта, как будто она ждала годами, чтобы её выпустили на свободу. К тому времени, когда я закончила, на лице Лайлы было столько же боли, сколько и на лице Фостера.

— Ты никогда не рассказывала мне ничего из этого, — сказала она.

— Не очень-то легко обсуждать, как твой парень женился на твоей лучшей подруге.

— Соседке по комнате в колледже, — поправила она. Лайла всегда называла Вивьен соседкой по комнате, а не лучшей подругой, потому что на это звание было присуждено её ещё в утробе матери. — Я понимаю, что об этом нелегко говорить, но ты должна была мне рассказать.

— Прости.

— Нокс тоже не знал о Фостере. А кто-нибудь знает?

— Папа знает. Фостер должен был помочь мне переехать, но после разрыва планы изменились. Папа приехал, чтобы помочь мне с транспортировкой вещей. Я была очень расстроена. Он знает, что произошло, а ты знаешь, что у него нет секретов от мамы.

— В отличие от тебя, — Лайла скалилась. — Я злюсь на тебя.

— Не ты одна, — пробормотала я.

— Мы не скрываем друг от друга такие вещи, — она вскочила со стула, стащила с прилавка банку со средством для мытья стекол и тряпку. Она принялась за работу над витриной — витриной, которую я уже вытерла, — удаляя невидимые отпечатки пальцев и пятна, пока стекло не начало скрипеть.

— Прости, Лайла.

Она вздрогнула, глаза пылали.

— Я всё тебе рассказываю. Ты не просто моя сестра, ты моя лучшая подруга. Ты помогаешь мне переживать плохие дни. Ты даже не дала мне возможности быть рядом в твои.

— Я...

— Тихо. Сейчас я говорю, — она начала ходить туда-сюда по кофейне. — Ты великолепна. Ты невероятный врач и помогаешь стольким людям. Но ты не умеешь позволять кому-либо помогать тебе. Неужели так трудно не быть идеальной?

Ауч.

— Я не идеальна. Далеко не идеальна.

— Я знаю, что ты не идеальна. Ты ни черта не умеешь готовить. Что ты, конечно же, никогда не признаешь. Ты никогда не признаешься в том, что чувствуешь на самом деле. И вот сейчас ты здесь, проработав всю неделю в больнице, убираешься в моем кафе.

— Я непротив.

— Дело не в этом, и перестань меня перебивать, — она подняла палец. — Мне не нужно, чтобы ты помогала мне убираться. Но я знаю, что ты хочешь, поэтому я тебе разрешаю. Улавливаешь разницу?

Я держала рот на замке.

— Это был реальный вопрос, на который ты должна ответить.

— Да, — на моём лице появилась улыбка. — Я должна была рассказать тебе о Фостере давным-давно. Я обещаю рассказать тебе в следующий раз, когда мужчина разобьет мне сердце.

Не только потому, что я должна опираться на свою сестру, но и потому, что для Лайлы было важно, чтобы у нее была возможность помогать мне в мои плохие дни.

— Спасибо, — она кивнула. — Так что ты собираешься делать с Фостером?