Гранатовый человек

Спенсер Ирина

Они пошли наверх, и Лиля открыла рот от приятного удивления. Мансарда была обита деревом, мебели было очень мало: железная кровать, стол, полки с радиодеталями, этажерка и комод. Простор и свет – то, что ее всегда притягивало.

– Я сам обивал это, – сказал Володя. – Тебе нравится?

– Да, ответила Лиля. Ей нравилось. Так вот чем он занимался всю осень, вот где пропадал! У него золотые руки, карие глаза и доброе сердце, и он ее не обидит.

Старики-пенсионеры по-прежнему собирались во дворе, в конце лета поддержали вторжение в Чехословакию советских военных. Полгода страна радовалась реформам, но потом все остановилось. Лиля политикой не интересовалась, ее беспокоило здоровье матери, и растущее чувство к Володе.

У них вошло в привычку кататься на лыжах или гулять по лесу, потом обедать, затем играть в шахматы и слушать музыку.

Иногда приходил сосед Володи Сашка, и ревниво смотрел, как его друг проигрывает. Ребята собирали цветомузыкальную установку, но однажды, когда Саша ушел, она сказала Володе, что ей это неинтересно и скучно. Это было похоже на первую ссору, он сердито ответил, что больше им заниматься-то нечем. От этих слов она задумалась и приуныла. Действительно, они ведь такие разные, и никаких точек соприкосновения у них нет. Он технарь, учится в нефтяном вузе. Если верить его словам, сейчас взял академический отпуск, а она – чистый гуманитарий, ей чужды цифры и логика, даже в поступках. Соединила их только любовь, как она полагала. Про любовь она читала в одной книжке, контрабандой привезенной из-за границы и отксерокопированную, за что где-то кого-то уволили. В той книге было много такого, что скорее отталкивало, а не привлекало, но книжка ходила по рукам; она досталась маме по недоразумению – все-таки у нее был хороший вкус. Но некоторые физиологические познания это чтиво давало, и теперь Лиля сравнивала ощущения с теорией. От губ, целующих ее, становился тише строгий внутренний голос, цензор, имеющий много ликов, начиная от слухов (какая-то девушка в подоле ребеночка принесла), изучающих взглядов соседки тети Нюры (Здравствуй, деточка, как дела, совсем большая стала, скоро жениха себе найдешь, или нашла уже?) и заканчивая угрозой не поступить в вуз из-за беременности – страшнее этого ничего нельзя было представить. Но от поцелуев родилось то, что скрепило их лучше, чем общность интересов – голос тела, похожий на песню, которую поют двое. И то, что не было развития внешнего, не значило, что во Вселенной не происходит сближения двух галактик, стремящихся одна к другой. И в их молодых – его сильном, ее пока не очень сильном, но гибком и подвижном организме, казалось Лиле, начинаются перемены, вступают в действие грозные силы. Начиналось движение от него, захватывало ее, уносило прочь. Неподвижные, они на самом деле вращались, и мир вокруг них двигался в их ритме, пока еще хаотичном.

Внизу раздались звуки: мягко хлопнула обитая коричневым дерматином дверь, раздалось покашливание, шорох одежды, стук. Володя кубарем скатился вниз по лестнице, Лиля села, пригладила волосы, прижала руки к горящим щекам. Она старалась успокоить биение сердца и привести в порядок мысли. Никогда больше она не должна допускать столь тесных объятий. Ребятам только и надо этого, а потом они бросают доступных девчонок, или всю оставшуюся жизнь сами же и упрекают, что до свадьбы отдалась. Но она замуж за Володю не собирается, главная цель – институт, во что бы то ни стало нужно поступить.

– Лилька, иди сюда, – позвал Володя снизу. Она спустилась и была представлена Володиному отцу. Это был крупный мужчина с ежиком русых волос и пристальным взглядом. Отец сказал что-то – она не поняла, что именно, но тон был такой, что она прочитала приблизительно следующее: ага, вот мы тебя и поймали, невидимая гостья. А то бегаешь мышкой, заставляешь нас беспокоиться за сына. Как они догадались? А-аа, наверное, по супу. Один столько не съест.

Когда растаял снег, прогулки на лыжах прекратились, их встречи стали реже. Иногда Володя приходил к ней домой вечером, звал гулять, и они до глубокой ночи бродили по окрестностям, где Лиля давно знала все тропинки. Он расспрашивал ее о школе, и она начинала понемногу рассказывать про одноклассников. У них в классе было несколько местных знаменитостей.

– Как так? – удивился Володя. – Давай подробнее.

– Ну, во-первых, у нас учится дочка главного сектанта. Во-вторых, есть поэтесса, и я тоже хочу писать стихи, но боюсь, а она не боится.

– Ты мне про сектантку расскажи, – требовал Володя.

Но как можно было рассказать одно, умолчав о другом? Рассказ о Людмиле вытянул бы другие важные вещи. Лиля замыкалась, ограничиваясь общими словами.

Люда была очень веселой девочкой, кудрявой и бойкой, училась средне, и не запомнилась бы, если бы не это примечательное качество ее биографии да еще то, что у нее отец, как говорили, был самым богатым в городе человеком, мог выкупить дворец культуры

с библиотекой и кружками, даже стадион по соседству – со всеми спортивными секциями и тренерами. Люда отказалась вступать в комсомол, ей не разрешил отец. Лилю приняли, несмотря на некоторые сомнения старшей пионервожатой – это была молодая женщина с измученным лицом, она половину дня сидела в большой комнате на первом этаже, где на стенах висели фотографии пионеров-героев, стояло в углу старое знамя, и на длинных столах лежали толстые фолианты, содержанием которых никто из школьников не смел интересоваться. Сомнения Виктории – так звали старшую пионервожатую – имели под собой основу, никому до поры неясную, но опытный воспитатель, с головой погруженная в работу с пионерами и получающая за это деньги, не могла ошибиться. Но и Лиля углядела некие отношения Виктории с директором школы с одной стороны, и инструктором ЦК ВЛКСМ, курирующим пионерские организации района – с другой, и нарисовала странную геометрическую фигуру – это был квадрат без одной стороны: там, где полагалось быть мужу, зиял вход. Таким образом перевернутый для прочности не-квадрат походил на ворота, и в них стоял маленький человечек – сынок Виктории. Что-что, а отношения Лиля понимала не хуже Виктории, и та это чувствовала. Тем не менее, в положенное возрастное время красный галстук сменил комсомольский значок, скоро утерянный, и книжечка для уплаты членских взносов – две копейки в месяц. Все это было необходимо для поступления в Вуз.

Однажды они с Володей углядели, как баптисты выходят из самого большого дома в деревне за озером. Она спросила его, он что, специально привел ее сюда в это время?

– Конечно, – ответил Володя. – Я про них узнал все, что мог. Это было не сложно.

Ей стало смешно. Одна из ее соседок-пенсионерок была баптисткой, и весь двор знал об этом и о том, что ей дали денег на новое пальто, и что она должна вербовать других, и что, помимо молитв, они читают антисоветские книжечки. Лиля сообщила об этом Володе. Он нахмурился.

– А что их руководитель самый богатый человек в городе, знаешь? – не отставала Лиля. Тут он, посмеявшись над ее наивностью, назвал фамилии, ничего, правда, ее младенческому уму не сказавшие, потому что она была мелкой водорослью, не знавшей не то что богатеев вроде начальника базы или руководителя торговой сети, но даже председателя исполкома – крупных рыб, плававших в этих водах. Зато она знала репертуар местного театра и имена актеров, и не выпускала из виду самой известной актрисы, к тому времени уже снявшейся в кино и укатившей на жительство в Москву – отсюда до столицы рукой подать, да поди, попробуй укуси этот локоток, если связей нет. Ты что, в Москву рвешься? – засмеялся Володя. Да, отвечала она, там театры, музеи, институты, там магазины, и не надо что-то доставать, вечно нося в кармане авоську, как делает мама. Знаешь, я даже стихотворение написала.

– Прочитай, – почти приказал он. Лиля прочитала ему свои стихи.

Дожди в Танзании предельно редки,

и градус делает пике,

как предложение на русском языке

в авоське-сетке,

как встречный друг,

как средь зимы – тепло и зелень вдруг.

– Знаешь, в этом что-то есть, – сказал Володя, почесав над ухом, где у него белел маленький шрам, впервые ею замеченный. – Только как-то коряво. Тебе надо в кружок ходить, теорию стихосложения изучать.

– Какой кружок?

– Да где такие как ты собираются и обсуждают свои творения.

– У нас в городе это есть? – не поверила она.

– Да, при доме культуры. Хотя, кажется, его прикрыли. Я узнаю и тебе скажу. А насчет Москвы ты бы поинтересовалась у своей мамы, почему она сменила столицу на Подмосковье.

Это было ошеломившей Лилю новостью, ведь мама не рассказывала ничего. Только потом, через несколько дней, она задумалась: откуда Володе это известно, и стала прислушиваться к тому, что он говорил. При следующей встрече, вернувшись к ее стихотворению, почему-то его заинтересовавшему, он сказал, что оно, по сути, антисоветское.

– Почему? – спросила Лиля.

– А потому. Ты затронула тему дефицита.

– Разве? А мне показалось, это не предложение в том смысле, в котором ты понял.

– А в каком?

– В филологическом.

– Сама подумай: какой смысл в предложении на русском языке в сетке для продуктов? Только один.

– Может ты и прав, но когда я сочиняла, то не думала об этом.

– А думать тебе стоило. Скажи спасибо, сейчас не те времена, что раньше. А кружок закрыли, кстати.

– Он кому-то помешал?