Граненое время

Бурлак Борис Сергеевич

— А при, чем здесь тревога, братец? Хитер. Из молодых да ранний!..

Он вышел из землянки: тишина, слякоть, мрак кромешный. Ни единого выстрела, даже отблесков ракет нигде не видно. Ночка подходящая для смены: сам черт не догадается, что происходит на переднем крае. Куда же теперь? Наверное, в тыл, на отдых. Чуть ли не треть личного состава потеряли за каких-нибудь четыре дня боев. (Впрочем, первая кавдивизия СС тоже измоталась, приутихла.) А результат? Штурмом взяли одну высотку — вот и весь итог баталии. Нет, за такое отдыха не полагается. Сейчас

сунут в пекло, пожарче прежнего, отрабатывать грехи.

Алексей оказался прав: командарм решил произвести новую перегруппировку сил, чтобы, сосредоточив шесть из девяти дивизий на узком фронте, прорвать, наконец, оборону противника юго-западнее Харькова и отбросить его в степь, в общем направлении на Полтаву. Теперь, когда эсэсовцы потрепаны, можно было растянуть пружину — оставить против них всего один стрелковый полк.

Артдивизион Синева вообще никто не сменял: он быстро снялся с огневых позиций и стал вытягиваться на лесной проселок, вслед за пехотой. Двигались на ощупь. «Под ноги», — то и дело слышалось где-то впереди, в батальонах. Колонна войск часто останавливалась, машины и повозки наседали на пехоту, и тогда царица полей не стеснялась в выражениях.

Так шли час, второй. А прошли каких-нибудь пять-шесть километров.

Под утро остановились надолго. Благо, можно было закурить.

Разбрезживало. Дождь переставал. В мутных разводьях наволочного сентябрьского утра показались очертания домишек в реденьком лесу на пригорке, за ними проступали крутые скаты голого холма. Алексей расстегнул планшет, взглянул на карту: домишки эти, видимо, и есть хутор Пасики (да, конечно, он!), а за ним высота 206 и 9. «Понизили нас малость, на метр с лишним», — усмехнулся он, подумав о высоте с отметкой 208, которую штурмом взяла дивизия.

Когда стало совсем светло, он увидел на склонах высоты замаскированные гаубичные батареи. Стало быть, передний край проходит где-то западнее, за железной дорогой Харьков — Лозовая. Но почему его малокалиберные пушки оказались позади тяжелых гаубиц? Хуже нет стоять в противотанковом резерве: обязательно пошлют среди бела дня на открытые позиции. Надо бы уж сразу занять положенное место в боевых порядках пехоты, заранее окопаться, осмотреться; а то стой и жди, когда позовут тебя на поле боя, под прямую наводку немецких батарей.

Майор Синев собрал командиров и объявил:

— Сегодня будем рвать оборону противника. — Он любил это короткое слово «рвать». — Наша задача: в любую минуту быть готовыми к отражению танковых контратак. На всякий случай никому не отлучаться от орудий ни на шаг.

Алексей послал за бойцами на опушку леса, где они от нечего делать собирали орехи. И как раз вовремя — к месту расположения дивизиона подошли штабные автомобили.

— Смирна-а! — крикнул Синев.

— Не устраивайте парадов, майор, не надо, — сказал Витковский. — Угостите лучше орешками. — Он был в отличном настроении, чисто выбрит, свеж.

К нему протянулось с полдесятка рук: литые бронзовые орехи на заскорузлых ладонях артиллеристов.

— Ого,

не теряете времени в резерве!

Солдаты засмеялись.

Милые солдаты! За одну шутку генерала они пойдут куда угодно, не задумываясь о смерти. Вот и сейчас они обступили его со всех сторон, ожидая, что еще скажет заместитель командующего армией.

— Ну как, ребята, будет сегодня фрицам на орехи?

— Так точно!

— Будет!

— Постараемся!..

— Спасибо, ребята, — сказал он и пошел к группе офицеров, стоявших в стороне, у трофейного с брезентовым верхом «штейера».

Наводчик-бородач, годившийся ему в отцы, вполголоса заметил:

— Как Багратион.

— Тот был постарше.

— Я не о возрасте...

И любят же солдаты порассуждать о генералах. Они готовы часами спорить о великих полководцах, горячо отстаивая своих любимцев: кто — Суворова, кто — Кутузова, кто — Багратиона, а иной, поначитаннее, не забудет и звезд второй величины.

Немецкая артиллерия начала постреливать лениво, спросонья. Снаряды ложились в полосе дороги — то справа, то слева, и каждый разрыв подхлестывал обозы, растянувшиеся по всему проселку. Два снаряда грохнули совсем близко. «Студебеккер» затормозил у края воронки, за ним встали другие машины. Образовалась пробка. Словно догадываясь об этом, немцы усилили обстрел.

На обочине, под сосной, появился сам Витковский в крылатой плащ-накидке. Он широко взмахнул рукой. Артиллеристы бросились к машинам, не обращая внимания на свист осколков. Офицеры вместе с бойцами засыпали воронки, толкали грузовики. Рыхлая земля оседала, приходилось сдавать назад, чтобы подбросить под колеса еще землицы. А оттуда, со стороны Донца, все подходили и подходили грузовики вперемежку с пароконными повозками, санитарными двуколками.

— Не робеть, орлы! — покрикивал Витковский после каждого близкого разрыва.

Алексей украдкой взглянул на него, поражаясь его самообладанию.

Головные машины наконец тронулись с места. И в это время прямым попаданием в гущу колонны разбило эмтээсовский старый «газик» с шанцевым инструментом. Падая от взрывной волны, Алексей увидел Витковского: тот по-прежнему стоял под шатром сосны, не успев, как видно, понять, в чем дело.

— Живо, живо! — услышал Алексей в наступившей тишине.

Все почувствовали себя неловко перед Витковским: он один из всех не припал к земле, даже не пригнулся. Как ни в чем не бывало он отдавал распоряжения офицерам штаба, приехавшим вместе с ним.

Вскоре затор был ликвидирован, автообоз скрылся за высотой 206 и 9. Лишь обломки несчастного грузовичка, валявшиеся на обочинах проселка, напоминали о случившемся. Убитого шофера и троих раненых увезли в тыл. Ящики с инструментом по распоряжению Витковского уложили на генеральский «виллис» и военторговскую повозку и отправили в саперный батальон, на хутор Пасики.

Еще не начав боя на главном направлении, дивизия понесла уже первые потери. А что ждет ее там, за железнодорожной линией Харьков — Лозовая?