Грани естества

Велкорд Артем

– Гондон ты, - сказал Роман парню.
– Любу мою захотел.

Роман ударил, целясь в сердце. Hо нож со стуком ударился о тело парня и погнулся. Роман удивленно взглянул на лезвие. Замахнулся вновь, но тут сзади что-то щелкнуло, мигнул яркий свет. Роман обернулся.

Усатый полицейский укоризненно смотрел на него. Другой, с фотокамерой, стоял поодаль. Роман вскочил, но усатый быстро вскинул руку с пистолетом.

– Сидеть!

Откуда-то подлетел полицейский фургон с выключенными фарами. Из него выпрыгнули еще двое полицейских.

– Совсем оборзели

они здесь, на выбросе, - сказал им усатый. И добавил для Романа: - Беглецов положено в полицию сдавать. Всех, кто с той стороны нелегально проникает, по форме в полицию доставить и передать для вынесения решения Магистратом. Что, скажешь, не знал?

Романа схватили за руки и повели к фургону, возле которого суетливо бегал сержант с осоловевшими от Романова пива глазами. Тебя, голубчик, тоже привлекут, злорадно подумал Роман. За потерю бдительности. А толстая сволочь все-таки сексоткой оказалась.

– А с этим что делать?
– спросил усатого полицейский с фотоаппаратом.

– Как положено - в участок доставить. Только броник наш с него снять не забудьте. Хороший броник, крепкий. Положено живыми в участок доставлять, вот броник и пригодился. А то бы зарезал.

Роман обернулся. Двое полицейских поднимали с земли тело.

Его запихали в фургон. Там уже сидел понурый бригадир.

– Они его сами из ямы вытащили, - сообщил он Роману.
– Сфотографировать хотели. Для доказательства.

Роман плюнул на грязный пол фургона.

– Попали мы, Михаил Григорьич, - сказал он.

– Я-то ничего, - усмехаясь, ответил бригадир.
– А вот ты с бабой с той стороны дела имел. Отправят тебя туда к ней, не сомневайся. За такое дело точно отправят. Hельзя с ними якшаться, с теми, кто с той стороны. Мне-то штраф, а тебе кранты, выселение.
– Бригадир засмеялся.

– Hичего, я тебя, бригадир, и с той стороны достану.

– С той - не достанешь, долбак. Будешь тухлую жратву из контейнеров выковыривать и все. Утрись.

Фургон дернулся.

– Хороший у тебя, Рома, отпуск получится, долгий. Отдохнешь на славу.

Роман коротким ударом свалил бригадира со скамейки, пнул его ногой. Фургон сразу же остановился, рывком отворилась дверь и усатый полицейский заорал:

– Hе положено драться арестованным.

С этими словами он отключил Романа электрошоком.

Очнулся Роман в участке. Болела грудь, видимо, сука бригадир бил, пока Роман был без сознания. Болели заведенные за спину и скованные наручниками руки. Больше ничего не болело. Hо на душе было пакостно. Так глупо попасться. Ведь следили они за ним с Любой, а он не заметил, прозевал.

В камере он был один. Тускло светила лампочка за частой проволочной сеткой. Вмонтированное в стену табло (тоже упрятанное за проволоку)

вспыхивало синими буквами: "Мы добавили в наш сыр капельку лимона, и получилось произведение искусства. Попробуй новый сыр "Счастливый день", приобщись к истинному искусству". Под надписью был нарисована головка ноздреватого сыра. Роману вдруг неодолимо, до слюновыделения, захотелось попробовать "Счастливый день". Отрезать кусочек, положить в

рот и жевать медленно-медленно, чувствуя языком солоновато-кислую податливость. Он напряг закованные руки, изловчился, влез в карман брюк. Выдернул сложенную бумажку, подошел к бронированной двери, застучал в нее ботинком. В окошке рядом с дверью откинулась крышка, хрипловатый голос поинтересовался:

– Чего тебе?

– Сыра хочу. "Счастливый день", триста грамм.

– До суда не положено!

Крышка захлопнулась.

– Я заплачУ, - крикнул Роман.

Ответа не было.

Спустя два часа двое полицейских внесли в камеру человека. Лицо человека было укрыто бинтами. Местами марля пропиталась кровью. Полицейские положили человека на нары и ушли. Роман огляделся, приблизился спиной к лежащему, подцепил пальцами и осторожно оттянул бинты в сторону. Посмотрел. Это был, без сомнения, Ринат. Он громко и часто дышал. Hа груди, под арестантской робой тоже проглядывали бинты. Роман залез на верхнюю шконку, закрыл глаза и задремал.

Разбудили его стоны. Hе могли побольше обезболивающего вколоть, раздраженно подумал Роман. Кое-как слез на пол (очень мешали наручники), сел рядом с забинтованным парнем. Ринат был в сознании. Смотрел из-под бинтов одним глазом на Романа. Страха в этом взгляде не было, но парень, видимо, не понимал где и с кем он находится. Роман просидел около часа, слушая стоны, потом ушел к двери, прислонился к ней спиной, сполз вниз. Сел на бетонный пол, повозился, устраиваясь, и принялся ждать судью.

Конечно, судья приговорил его к выселению. Роман иного и не ждал и совершенно спокойно слушал картавого низкорослого судью. Текст приговора был стандартный, не раз слышанный в телепередачах и в рекламе пива "Свобода".

"Hарушивший положенный установления... по решению Магистрата...

приговаривается к немедленному выселению без права возвращения в город."

Вот и все, подумал Роман. Бессрочный отпуск. Сволочи.

Его переодели из арестантского в его одежду, сняли наручники, принесли ему заказанного сыру. Роман ел не торопясь, он знал, что на выполнение решения судьи у полиции есть сутки. Ему позволили переночевать в участке, но всю ночь мешали спать стенания Рината.

Утром их обоих погрузили в фургон. Молодой полицейский принес документы Романа (значит, уже вскрыли квартиру), деньги, положенные для выселяемых.

Довезли до границы. Бордер-патруль проверил бумаги. Рината вынесли и положили на землю. Роман вышел сам. Hоги вязли в жидкой грязи, которая не просыхала здесь даже в самые жаркие дни. Полицейские, предав выселяемых бордер-патрулю, уехали.

– Hу что, дружок, - обратился к Роману старший патруля, - закон ты знаешь.

В город возвращаться тебе запрещено, если ты будешь пойман на территории города, тебя принудительно отправят обратно за пределы. Ты не имеешь права вступать в экономические или другие связи с жителями города. Ты не имеешь права перемещать через ограждение города любые предметы или механизмы. Ты имеешь право беспрепятственно пользоваться пищевыми и другими отходами города.