Грани Любви: От Эха до Одержимости
Шрифт:
– Ань… – начал он, и его голос звучал глухо, как эхо из далекой пещеры, неуверенно и тихо, словно он боялся нарушить хрупкую тишину. – Я… я не знаю, что сказать.
– Ты можешь сказать правду, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос был мягким и спокойным, хотя внутри нее бушевал ураган эмоций, словно разъяренный океан, готовый обрушиться на берег. – Этого будет достаточно. Хватит недомолвок, Миша. Хватит лжи самому себе.
– Правду? – он горько усмехнулся, и в его усмешке сквозило столько боли, что Анне захотелось обнять его и никогда не отпускать. –
– Миша, пожалуйста, – попросила Анна, чувствуя, как в горле перехватывает от волнения, как сердце начинает биться быстрее. – Мы должны поговорить об этом. Если мы не будем откровенны друг с другом, если мы будем продолжать прятаться за масками, мы никогда не сможем построить настоящие отношения. Мы всегда будем чужими друг другу.
– Настоящие отношения? – повторил он ее слова, словно раздумывая над их значением, словно пытаясь понять, что она на самом деле подразумевает. – А что ты подразумеваешь под «настоящими»? Это всего лишь слова.
Анна сжала губы, стараясь не сорваться на крик, стараясь обуздать свою раздражительность и разочарование. Иногда ее терпение было на грани, словно тонкая нить, готовая оборваться от малейшего прикосновения. Ей хотелось схватить его за плечи и встряхнуть, чтобы он проснулся, чтобы он перестал прятаться от своих собственных чувств.
– Ты знаешь, что я подразумеваю, – ответила она, стараясь говорить как можно более спокойно и убедительно. – Отношения, в которых люди доверяют друг другу, как самому себе, в которых нет места тайнам и недомолвкам, в которых можно быть собой без страха осуждения, без страха, что тебя отвергнут, что тебя не поймут.
– Это все так сложно… – пробормотал он, снова отведя взгляд, словно не желая смотреть ей в глаза, словно ему было стыдно за свои собственные чувства. Он подошел к окну и уставился на утреннюю улицу, словно в ней он искал ответы на свои вопросы, словно надеялся найти там какое-то решение, какое-то спасение. Анна чувствовала, что он снова закрывается, что он снова возводит вокруг себя стену, и это вызывало в ней чувство отчаяния и бессилия.
– Почему это сложно? – спросила она, стараясь не потерять надежду, хотя в душе ее начинали закрадываться сомнения, словно маленькие мышки, грызущие ее сердце. – Почему ты боишься открыться мне?
– Я… я не знаю, как это делать, – он выдохнул эти слова, словно признавался в каком-то страшном преступлении, словно открывал какую-то страшную тайну, которую он так долго хранил в себе. – Я никогда не был хорош в отношениях. Я всегда все портил.
– Но ведь мы не должны быть идеальными, – возразила Анна, делая шаг в его сторону, стараясь сократить между ними расстояние, хотя она чувствовала, что между ними все еще остается пропасть. – Мы просто должны быть собой и принимать друг друга такими, какие мы есть, со всеми нашими недостатками и слабостями.
– Легко сказать, – горько усмехнулся Михаил, и в его
– И ты боишься показать их мне? – спросила Анна, стараясь уловить его взгляд, стараясь заглянуть в его душу, чтобы понять, что же его так мучает. – Ты боишься, что я увижу, какой ты на самом деле, и разочаруюсь в тебе? Что ты окажешься не таким, каким я себе тебя представляю?
Михаил молчал, его плечи слегка дрожали, словно он боролся с каким-то внутренним демоном. Анна почувствовала, как ее сердце сжимается от сочувствия и боли. Она понимала, что за его отстраненностью и загадочностью скрываются глубокие переживания, что он так же, как и она, хочет любви и принятия, но не знает, как к ним прийти, словно он ходит по кругу и не может найти выход.
– Понимаешь… – начал он, наконец, повернувшись к ней лицом, словно он решился сказать правду, хотя его слова все еще были неуверенными и тихими. – Я как будто живу в стеклянной клетке. Я вижу мир, я слышу его, я даже могу наблюдать за ним, но я не могу выйти наружу и стать его частью. Я всегда чувствую себя наблюдателем, а не участником.
– И я тоже часть этого мира, Миша, – прошептала Анна, подходя к нему ближе, словно пытаясь притянуть его к себе, вытащить из его клетки. – Почему ты не хочешь впустить меня в свою клетку? Почему ты меня так боишься?
– Потому что я боюсь, что разобью ее, – ответил он, и его голос звучал словно шепот отчаяния, словно он уже смирился со своей участью. – Я боюсь, что если я подпущу тебя слишком близко, я причиню тебе боль. Я сломаю тебя. Я испорчу все, что у нас есть.
Анна протянула руку и нежно коснулась его щеки. Кожа под ее пальцами была прохладной и напряженной, словно он был скован какой-то невидимой цепью.
– Ты не разобьешь меня, – сказала она, глядя ему в глаза, стараясь убедить его, хотя она сама не была уверена в этом. – Ты не можешь меня сломать. Я сильнее, чем ты думаешь. Я не какая-то хрупкая фарфоровая кукла, которую легко разбить.
– Ань, ты не понимаешь, – он покачал головой, отступая от нее на шаг, словно он боялся ее прикосновения, словно он хотел убежать от ее любви. – Я не такой, каким ты меня представляешь. Я не герой из романтической сказки, и я не заслуживаю твоей любви.
– Кто тебе сказал такую глупость? – спросила Анна, чувствуя, как внутри нее нарастает раздражение, как ее терпение постепенно иссякает. – Ты замечательный человек, Миша. Ты умный, добрый, заботливый, и я люблю тебя. Я люблю тебя, слышишь?
– Да, я могу делать все это, – прервал ее Михаил, словно он пытался отмахнуться от ее слов, словно они причиняли ему боль. – Но это не значит, что я способен на настоящую близость. Я словно застрял в каком-то промежуточном состоянии. Я могу быть рядом, но я никогда не смогу быть по-настоящему с тобой, я всегда буду оставаться чужим.