Граница горных вил
Шрифт:
— Если у кого и получится, то у тебя. Не нравится мне все это.
И я отправился на восьмой пост, подгадав так, чтобы там никого не было. У меня имелся в кармане один козырь весьма сомнительного свойства, но не хотелось изворачиваться. Я спросил в лоб:
— Когда ты поедешь за Санькой?
— Знаешь, боюсь, что никогда, — сказал он, глядя в потолок.
— Почему?
— А что я ей скажу? «Здравствуй, давай с тобой радоваться: вот я жив. А то, что где-то там из-за меня сгорели люди, — это ничего, это уже неважно. Можно будет со временем забыть». Так, что ли?
— Радоваться по такому поводу она не будет, но и рыдать над тобой тоже — если ты этого боишься.
—
— Про зеркало?
— Да, про глаза. Я действительно боюсь Саньки. Я не знаю, что увижу в себе, когда посмотрю на нее.
— Так что же ей теперь, так там и оставаться?
— Зачем? Нет. Ее надо вернуть, я понимаю. И я должен с ней поговорить. А потом в «голландцы», что ли, податься? На мне слишком много крови. А еще слишком много всякой грязи. Я не могу представить себя рядом с Санькой.
— Как знаешь, — сказал я. — Дело, собственно, вот в чем. У нас сейчас нет с нею связи. Санька не пишет нам с октября. И телефон не отвечает. Я вообще не могу пробиться в Москву: все время какие-то помехи. У меня есть там друг — тот, что живет в моей квартире. Он позвонил мне тут не так давно, на той неделе, не из Москвы, а из Твери или Ярославля. Он что-то объяснял, но слышно было плохо. Он мне сказал, что Санька очень беспокоится: к ней не доходят письма, и она не может к нам дозвониться. И еще он сказал (если я правильно расслышал), что она хотела уехать, а ее не выпускают. Я стал кричать и переспрашивать, но нас тут же разъединили. Больше он мне не позвонил. Я знаю нравы родной страны, и мне это все очень не нравится. В общем, если не принимать в расчет то, что ты мне сказал, я бы просто отправил тебя за ней завтра с утра, а так — что же? Она твоя невеста, ты и решай.
— Завтра с утра? — спросил он вдруг спокойно.
— Завтра с утра надо начать готовить эту поездку. Это, знаешь ли, очень непросто. И, пожалуйста, если ты все-таки поедешь, не заикайся там ни о каких «голландцах». Привези ее сюда, здесь и будете выяснять отношения.
— Да, — сказал он, — давно бы так. Ты мне потом еще разочек врежь! Перед отъездом. А то ведь у меня в запасе есть еще пара идей, почему мне не надо с ней видеться.
История восьмая
САНЬКА
Глава 1
САНЬКИНА РАБОТА
Сборы прошли в лихорадочном темпе, хотя я старался следить, чтобы все сделали на совесть. Мне было понятно, что эта экспедиция по-своему стоит нашей вылазки за Андре.
Он ожил сразу, как решился ехать. Дон Пабло сделал ему изумительные документы со множеством самых настоящих виз. Лететь Андре собирался через Испанию, но представляться гражданином Франции. Было у него такое гражданство, его оформили еще во времена экзаменов. Дон Пабло предлагал сделать Андре испанцем: в испанской бюрократии и дипломатии у нас более обширный и могучий блат. С другой стороны, с Францией тоже лишний раз ссориться никто не станет, а я радел за чистоту и неподдельность документов. Анкета у Андре и без того была проблемной, как совершенно правильно сказал когда-то Ивор.
Я инструктировал Андре о мелочах московской жизни: метро, автобусы, милиция; с такси не связывайся, с частником — тем более; денег твоих чтобы никто не видел, разве что замызганные какие-нибудь сто рублей; смотри, чтобы в карман наркотик не подбросили: потом посадят, и не отобьешься; с этим не связывайся, туда не суйся… В общем,
— Пожалуй, в подземелье жилось спокойнее и безопаснее, чем у тебя на родине.
Тонио научил его искусству становиться невидимым. Это умение годится на крайний случай: оно достаточно опасно, а главное, делает щит очень заметным для некоторых приборов, поскольку при этом фокусе работает огромная энергия. Здесь, у себя, мы никогда им не пользовались, но там такой трюк вполне мог пригодиться. Дьюла учил Андре азам шпионского искусства, почерпнутым из книжек и кассет. Я, правда, подозревал, что Андре без всяких книжек понимает в этом деле больше Дьюлы. Ференц пригласил его пострелять, хотя стрелять в Москве Андре не собирался.
Особый художественный совет провели по его внешнему виду. Андре, посмотрев какие-то наши фильмы последних лет, предложил сделать из себя лицо кавказской национальности: типаж яркий, работать под него легко. Мы с Дьюлой, Зденек и Робби (поднаторевшие в политике) взвыли в один голос. Я объяснил, какими осложнениями чреват этот типаж. С помощью Бет, Милицы и нескольких журналов мы сделали Андре приличным и благонадежным московским студентом, может быть, приезжим, но уже пообжившимся в Москве, не новичком и не иностранцем. И никаких восточных орнаментов.
— Бриться не забывай, — напутствовал я его.
— Ты же сам говорил, что это сейчас немодно.
— О да! Особенно среди криминальных авторитетов.
— Одного не понимаю, — ответил он на это, — зачем вы Саньку туда отпустили?
— А что ей было делать? Сидеть и плакать на границе? — спросил Зденек.
— И то спокойней, чем жить в таком веселом городе.
— Так ведь и там люди живут, — ответил Робби философски. — Не все же там бандиты и кавказские головорезы. Иван вон родом из Москвы — и ничего. Вполне приличный человек.
— Спасибо, — сказал я.
— Ты меня утешил, — кивнул Андре. — Но я знаю Саньку. Она найдет себе неприятности где угодно.
Насколько мне было известно, они начались у Саньки в первый же месяц ее московской жизни. Устраивать ее в Москве ездил дон Пабло. Я предпочел бы сделать это сам, но меня не пустили. Напомнили конвоиров с «Калашниковыми», и мне пришлось умолкнуть. Дон Пабло разговаривал с московским «наробразом», дарил цветы, духи, только что ручки не целовал, однако Саньку взяли на работу в какой-то интернат в районе Ховрина. Я бы такого никогда не допустил: Ховрина славится своей криминогенной обстановкой и общим культурным убожеством. Ну ладно. Откуда дону Пабло это знать? Работу Саньке дали, но жилья ей никто предоставлять не собирался. Проще всего было бы купить квартиру, но на это не соглашалась Санька, и я ее понимал. Обзавестись своим жильем в Москве значило бы для нее примерно то же, что похоронить Андре. Квартиру сняли.
Вообще-то и мне, и дону Пабло, и всем прочим в глубине души хотелось поселить Саньку в мой старый дом, к Витьке и Тане. Так всем было бы спокойней. Дон Пабло с Санькой навестили их, передали от меня письма, показали фотографии, рассказали всю нашу историю, прикрыв квартиру колпаком и, верно, очень досадив тем, кто тоже хотел послушать столь интересную сказку. Но о квартирных планах не заикнулись. Витя и Таня сами пригласили Саньку пожить у них. Она осторожно ответила, что ездить в Ховрино с Петровки, пожалуй, будет тяжело. Нам же дон Пабло доложил, что у этих замечательных людей уже есть один ребенок, и они ждут второго, а моя в высшей степени почтенная старинная квартира непозволительно мала даже для этой семьи. Она годилась лишь для одинокого холостяка, как я. Ни о каких постояльцах просто не могло быть речи.