Граница на замке
Шрифт:
Два офицера сидели один напротив другого. Разговор был тяжелым и неприятным, особенно для Щекочихина, — он чувствовал себя, как уж на сковородке. Проблемы, связанные с действиями, мало совместимыми со званием российского офицера, начали выползать наружу, и он чувствовал, что они теперь будут только увеличиваться. Лавров сверлил собеседника глазами, словно пригвождая к стенке.
— Да ты пойми, майор, я тут совсем ни при чем, — всячески пытался обелить себя старлей. — Я что, по собственной инициативе мог такое предпринять? Полковник Авдеев приказал мне обеспечить
Офицер развел руками, будто показывая, что в данном случае он — винтик.
— Послушай, Щекочихин, — начинал закипать Лавров, — ты понимаешь, что Россия поставила тебя, именно тебя охранять ее государственную границу? Что на тебя возложены совершенно конкретные полномочия с расчетом на то, что ты их выполнишь. Все эти слова насчет того, что мы охраняем покой нашего народа, — это не пустые фразочки, а четкие и реальные понятия. А ты эту свою задачу не выполнил, а она, между прочим, куда важнее многих других. И что я тут вынужден объяснять тебе прописные истины, которые должны усваивать солдаты-первогодки.
Батяня был рассержен. Выходило так, что в своем же подразделении у него имелись скрытые и серьезные проблемы, о существовании которых он и не догадывался. Самое худшее — в этом он убедился на основании своего многолетнего и отнюдь не теоретического опыта — это когда то, что ты считаешь своим тылом, оказывается совсем не тем, чем казалось. Ведь очень важно, чтобы, когда тебя прижали к стенке, знать, что хотя бы она в самый неподходящий момент не упадет за твоей спиной.
— Ты так легко рассуждаешь, майор, — мрачно хмыкнул Щекочихин, — а кто я такой против него? Я что — спорить с ним буду? Жалобы на него катать?
— Ты десантник, — жестко напомнил Батяня, — и офицер. Если для тебя это пустые слова, значит, будем разговаривать по-другому.
Ненадолго воцарилось молчание, когда оба, почти синхронно, не сговариваясь, достали из пачек сигареты и закурили. Затягиваясь дымком, каждый в мыслях глядел на ситуацию со своей стороны. Причем у каждого эта сторона весьма отличалась от точки зрения собеседника.
У Лаврова все было четко и ясно: он находится на охране границы и прекрасно знает, «что такое хорошо и что такое плохо». Вся жизнь майора, в принципе, и состояла из того, чтобы пресекать поползновения всякой нечисти. Далеко не каждый на его месте выдержал бы такие испытания, но на то он и был майором Лавровым, или просто — Батяней.
— Если бы один Авдеев был в этом замешан, — вздохнул старлей. — Ты не представляешь, майор, насколько все сложно…
— Так вот ты мне и расскажи, что к чему, — подбодрил его Лавров. — У нас время есть, чтобы все обсудить, спешить особенно некуда. Давай, не тяни кота за хвост.
При всех проблемах, которые сгущались над головой десантников, основной задачей — это отлично понимал Лавров — являлось то, чтобы между своими, теми, на кого можно опереться, выяснить все, не оставляя темных сторон.
— Здесь все друг с другом повязаны по обе стороны границы. Ты что, думаешь, все такие честные? Думаешь,
— Я про свои понятия в отличие от некоторых прекрасно знаю, — отчеканил Батяня. — И про честь офицера, и про долг, и все прочее.
— Одному человеку систему не сломать, — гнул свое старлей. — Это то же самое, что пытаться проломить лбом бетонную стену.
Щекочихин уже успел понять, что такое граница, ее специфика, и получил некоторое представление о том, что и почем на линии, разделяющей государства. По его мнению, майор Лавров являлся типичным героем, времена которых ушли безвозвратно. Батяня никак не вписывался в ту систему, которая позволяла кормиться на границе многим и многим. А уж в том, что те многие, которые держатся за свою кормушку руками, зубами и ногами, сделают все от них зависящее, чтобы ликвидировать любое препятствие на своем пути, старлей нисколько не сомневался.
— На других не ссылайся, отвечай только за себя, — поморщился Батяня. — Давай, старлей, думать, кому мы мешаем. Надо все выяснить, чтобы знать, откуда ждать новых неожиданностей.
— Вопрос… — задумчиво хмыкнул Щекочихин.
— Когда мы осматривали место гибели кавердинских диверсантов, ты все хорошо помнишь? — Лавров со странной усмешкой покосился на скрипнувшую от ветра форточку.
— Ну да, а что такое? — насторожился старлей.
Хорошо зная командира, он понимал, что этот вопрос задан неспроста.
— А тебе ничего не показалось там странным? — продолжал комбат.
Щекочихин наморщил лоб, вспоминая.
— Да нет, ничего такого особенного мне в глаза не бросилось. Покойники как покойники. Что я, мало на боевиков насмотрелся? Слава богу, навидался — и живых, и мертвых предостаточно, на десятерых хватило бы. Да они повсюду одинаковые: в Чечне, Таджикистане или здесь, — презрительно заметил он, — лежат в окопе…
— В окопе! — хмыкнул Батяня. — Это ты глянул искоса и пошел назад, банкет продолжать. Когда я осмотрел место, так сказать, происшествия, то обратил внимание на детали, натолкнувшие меня на определенные мысли. — Батяня сделал многозначительную паузу. — Стреляные гильзы были свежими, слов нет. А вот из автоматов убитых боевиков явно не стреляли. Никакого нагара там в стволах не было. Не бы-ло! Понимаешь, о чем я?
— Значит, ты хочешь сказать… — протянул собеседник.
— Вот именно. Это такие же боевики, как мы с тобою балерины, — Батяня хлопнул ладонью по столу так, что пепельница и подставка для карандашей подскочили, как шарики для пинг-понга. — Этих «диверсантов» просто расстреляли, после чего им в руки вложили оружие.
— Интересно… — провел ладонью по виску старлей.
— Значит, и обезьянью лапу им подбросили…
— И что же дальше? — взглянул на Батяню старлей. — Что мы в этой ситуации можем сделать?