Граница надежд

Павлов Николай Алексеевич

Я продолжала говорить, а она все смеялась, радуясь мне. Слова эхом отдавались в моем мозгу, и мне казалось, будто я куда-то проваливаюсь, потом на мгновение всплываю и опять тону.

— Тебе надо отдохнуть, — донесся до меня голос Жасмины, и на какое-то время я потеряла представление, где нахожусь. — Венета, ты слышишь меня, Венета?!

Жасмина встревожилась, а у меня не было сил успокоить ее. Я не могла ни встать, ни произнести хоть слово. Потом ощутила боль в области живота и какую-то странную слабость. Мне стало стыдно перед Жасминой. Ну что она подумает? Я так хотела быть такой же сильной, как она...

Жасмина.

Снегом замело окна. Давно не было такой вьюги. Снег все валил и валил. Когда ветер стих, дома оказались засыпанными снегом почти до крыш.

В такую же вьюгу сторожа в имении убили двух крестьян, пытавшихся вынести немного кукурузы. Белый снег во всем своем сверкающем великолепии и на нем кровь, человеческая кровь... С тех пор боюсь подобных ночей. Казалось, стоит лишь выглянуть на улицу, и сразу увидишь окоченевшие тела убитых и алую кровь на снегу.

А Велико опять не пришел домой ночевать. Его совсем поглотила казарма, и мне удается видеть его считанные часы и минуты. Я соскучилась по его объятиям, по его сильным рукам и ласковому голосу...

Ночью сквозь сон мне показалось, что он лег рядом. Усталый, молчаливый, но все равно он весь принадлежал мне. Его рука слегка коснулась меня. Он совсем замерз. Я всхлипнула от радости и прижала его к себе, чтобы согреть, но тут же проснулась, поняв, что обнимаю Сильву. Она замерзла в своей постельке и пришла ко мне, чтобы согреться. Легла подле меня да и заснула.

Я приласкала ее и заплакала. Просто так, чтобы облегчить душу и освободиться от грустных мыслей. Днем этого не произошло бы, а ночью я как-то расслабляюсь, не узнаю себя...

Вчера меня встретил Ярослав. Он весь сиял. «Радуйся, — сказал он, — и на сей раз Велико остался верен себе. Обещал преобразить полк и сотворил это чудо». Он еще долго говорил мне что-то, а я стояла, слушала его и вдруг поймала себя на мысли, что вроде бы речь идет не о моем муже, а о каком-то незнакомом человеке. Мне стало страшно. Неужели мне до такой степени опротивели его дела, что я становлюсь к ним равнодушна?

— Как он там?

— Что за вопрос? — Ярослав подошел еще ближе и внимательно посмотрел на меня.

— Не болен ли он?

— Велико — болен? — Он так расхохотался, что прохожие стали на него оглядываться. — Жасмина, да что с тобой?

— Ничего особенного... Девочка здорова. Вчера начала произносить букву «р». За последний месяц прибавила в весе на целый килограмм.

— А ты как живешь?

— Не жалуюсь. Все в порядке. Здоровья хоть отбавляй. Разве не видишь?

— Вижу, очень хорошо вижу, пока еще не ослеп.

— Ну и прекрасно!

— Постой-ка! — остановил он меня. — Что случилось? Вы что, поссорились?

— С кем?

— С Велико, с кем же еще?

— Если дело дойдет до ссоры, то мы расстанемся, — сделала я довольно странное заключение и в этот момент поняла, что именно это и есть истина. Наши отношения не похожи на те, какие бывают у других людей. Они основаны на беспредельной любви. Если суждено утратить остроту этого чувства, то это может произойти только из-за столь же беспредельных переживаний. Для нас абсолютно исключено совместное прозябание ради самого факта существования. Я не имела права говорить обо всем этом одна, без Велико, и тем

не менее сказала:

— И я не желаю, чтобы из-за других наша любовь подвергалась испытаниям. Некоторые отреклись от Велико из-за того, что он пренебрег сплетнями и послушался своего сердца. И поныне мы словно заклейменные. Не упрекай меня! Знаю, что ты можешь мне ответить. Но ты же сам хотел, чтобы я все высказала. С ним я не имею права говорить об этом, ведь он живет со мной. Это принесло бы ему дополнительные терзания. Вчера я узнала, что мою тетю Стефку Делиеву выпустили из тюрьмы. Ее помиловали. Теперь она хочет встретиться со мной. И старик Велев не упускает случая, чтобы не напомнить мне о своем сыне. Старик уже простил сыну даже и то, что тот прострелил ему руку. Венцемир тоже интересуется мной. Я не боюсь за себя, ты это знаешь. Но у нас ребенок. Да и Велико, по сути, у меня на руках. Он не заслуживает, чтобы над ним снова издевались, проявляли по отношению к нему недоверие. Я и Драгану высказала бы это. Я принадлежу Велико, а не он мне. Он всем сердцем и душой — ваш! И если кто-то должен ревновать, то это я, и никто другой. Казарма поглотила его целиком. Он погибнет, если у него отнять это. Жаль, что у меня нет власти над этим миром и над людьми. А если бы была... — Я задохнулась и остановилась, но почувствовала, что наконец избавилась от всего того, что так мучило меня в последние дни. Может, я не должна была говорить об этом, чтобы не выдать свои страхи, свою беспомощность, но я выговорилась на одном дыхании, освободилась от мучительных раздумий, чтобы стать прежней Жасминой и утвердить свое место рядом с Велико.

Ярослав ничего не ответил. Пожал мне руку на прощание и пошел дальше. Уверена, что он не обиделся на меня. Понял, что я хотела ему сказать, и не спешил убеждать меня в обратном. Он всегда обладал исключительной интуицией. Поэтому я так его уважаю и не боюсь быть откровенной с ним. Но в тот раз я сама удивилась своей дерзости. Ведь и раньше у нас не было ни минуты для личной жизни — война, майор Бодуров, его люди... Казалось, мы были на грани взрыва, но все-таки находили время бороться за свое счастье, за право любить друг друга...

Неужели в свои двадцать семь лет я уже состарилась? Что же во мне надломилось? Разве для меня уже нет пути, своего пути? Кто мне запретил его иметь? Никто!.. Так почему же я стала жаловаться? И все же что-то мне мешало; днем и ночью я как бы топталась на одном месте, не решаясь ничего предпринять. Почему все так сложно и трудно? Какая это мука — все время ждать, когда каждый уходящий день не уносит, а возрождает в тебе прошлое, словно убеждая в том, что не только ты одинока.

Нет, этого не будет! Мне всегда удавалось бежать от одиночества, я и сейчас не изменю себе.

Сильва спала. Я закрыла входную дверь и отправилась в казарму. Никогда прежде не делала этого, но вдруг поняла, что так надо, мне это просто необходимо. Надо было увидеть Велико, только увидеть его, успокоиться и убедиться в том, что он завтра будет рядом, будет вместе со мной. Появилось предчувствие приближающейся опасности, ощущение, что вот-вот случится беда и я не смогу ее предотвратить.

У входа в казарму мне преградил дорогу шлагбаум. За ним стоял часовой, а где-то там, дальше, находился Велико. Между нами была эта преграда, и я не могла ее преодолеть...