Граница надежд

Павлов Николай Алексеевич

— И речка пересохла, — сказал Ярослав, думая о Драгане, оторвавшемся от людей, и одновременно следя за идущим подпоручиком.

На дороге поднялось облако пыли. Первым его заметил Павел. Сначала он разглядел запряженных в фаэтон лошадей, а потом и Жасмину. Он узнал ее по длинным волосам. Когда ветер развеял по полям облако пыли, ему показалось, что ее волосы разметались, как конская грива.

Павел бросился к Жасмине и помог ей сойти со ступеньки фаэтона. К ним подошли и остальные. Только полковник

и Драган задержались на опушке леса.

Жасмина сжимала в руке записку и искала глазами Ярослава, которому должна была вручить ее, а бай Станьо с улыбкой наблюдал, как все сбегаются к фаэтону.

— Здорово, ребята! — крикнул он. — Это же не кони, а птицы! Так припустили, что мы чуть не взлетели.

— Где Велико? — Ярослав подозвал к себе Жасмину.

— Остался там.

— С кем?

— Он там один... — Жасмина даже забыла о записке, настолько странными показались ей вопросы Ярослава, а еще больше его глаза — недоверчивые, недобрые.

— И он послал тебя вести переговоры? — Его мучило подозрение.

Жасмина не ответила, только протянула ему записку. Их молчание пугало ее.

Ярослав не сразу смог различить буквы — они сливались перед глазами. Неожиданно силы покинули его, и ему пришлось прислониться к фаэтону.

Тогда записку взял Павел, а Жасмина в это время отошла в сторонку и присела на землю.

— Позаботься о ней, — сказал ему Ярослав. Подойдя к полковнику, он проговорил: — Пора!

— А как же парламентер? — спросил Велев.

— Да, вы правы!.. Но ведь Велико там один, и может случиться все что угодно, — проговорил Ярослав. — Господин полковник, прошу вас, отдайте приказ замкнуть кольцо окружения. — И Ярослав зашагал в сторону имения. Рядом с ним шли Драган, Христо и остальные. Полковник поднял телефонную трубку.

И цепь солдат тронулась в том же направлении. Только Жасмина и Павел все еще сидели на поляне, а бай Станьо, вытирая пот с лошадей, время от времени повторял:

— Ну и времена, все прямо-таки очумели. Ни тебе ракии выпить, ни вина холодного. Тпру, Пенка! Отодвинься, черт бы тебя побрал! Не люблю, когда дело не доводится до конца...

Во дворе имения не было ни души. С уходом Жасмины для Велико прервалась какая бы то ни было связь со своими. Когда фаэтон скрылся за поворотом, он, стоя у окна, долго провожал взглядом медленно оседавшее облако пыли. Он остался один, совсем один.

Велико сунул пистолет в карман и открыл дверь. В коридоре было тихо. Пахло плесенью и мокрой золой. Велико вспомнил слова Жасмины: «Комната Бодурова — вторая справа». И тотчас явственно представил себе лицо и шею отца, исполосованные хлыстом Бодурова, превратившиеся в один сплошной кровоподтек.

Велико нужно было сохранить спокойствие,

чтобы быть уверенным в каждом своем шаге, в каждом решении. Не жажда личной мести привела его сюда, а нечто более значительное, продуманное и осознанное.

В комнате Бодурова никого не оказалось. Он наткнулся там на полный беспорядок и затхлость. Спертый воздух затруднял дыхание.

Внимание Велико привлек небольшой рюкзак, совсем новенький, доверху набитый вещами. Велико не удивился, когда под двумя смятыми рубашками обнаружил гранаты и коробки с патронами. Он услышал шаги в коридоре, быстро спрятал рюкзак в угол, а сам встал за дверью.

Вошел Бодуров в спортивных брюках, куртке и ковбойской шляпе и, вне себя от удивления, замер посреди комнаты. Отсутствие рюкзака явно его озадачило, и он был готов позвать Стефку. Но, обернувшись к двери, он так и остался стоять с разинутым ртом. Выражение гнева застыло на его лице.

— Пистолет на стол! — приказал Велико.

Правое веко у Бодурова задергалось, и он зажмурился. Открыл глаза лишь тогда, когда пистолет его уже лежал на туалетном столике. На лице Бодурова отразился ужас.

— И второй из внутреннего кармана — тоже, — указал Велико дулом своего пистолета на его куртку. Он представлял себе Бодурова совсем другим: чудовищность преступлений этого человека никак не увязывалась с его тщедушной фигурой. На висках у Бодурова от напряжения набухли вены, и Велико это даже показалось занятным.

Бодуров опустился на единственный стул и положил руки на колени, совсем как послушный маленький ребенок, только лихорадочно блестящие глаза его беспокойно метались по комнате.

— С кем имею честь говорить? — Он наконец преодолел свою растерянность, и голос его прозвучал спокойно.

— Вы окружены. Игра закончена, Бодуров, — сказал Велико.

— А вам, капитан, не кажется, что вы несколько торопитесь? — В голове Бодурова возник план, и вместе с этим к нему вернулось самообладание.

— Нет, не кажется. Мы можем и здесь дождаться конца.

— Да, всякое начало имеет конец. Теперь и мне некуда торопиться. — Бодуров снял шляпу и бросил ее на постель. — Не угостите ли меня сигаретой?

Велико положил на стол пачку сигарет и спички. Он отдавал должное невозмутимому спокойствию майора: и рука его ничуть не дрожала, и кровь стала спокойно пульсировать в венах на висках. Можно было подумать, что это усталый путник, покуривая, отдыхает.

— Я пришел сюда, Бодуров, за солдатами. Ваша судьба ясна! — Велико не скрывал своего торжества.

— Вы из новых, из тех, что были партизанами? — спросил майор с наигранным безразличием.

— Их можно простить, — продолжал свое Велико. — Они еще молоды, у них все впереди.