Граница у трапа
Шрифт:
— Что стоишь? Проходи, располагайся.
Он повел меня по широкому, длинному коридору в самую дальнюю комнату.
Обставлена комната была по-старинке — пузатый резной буфет, в застекленных рамах — картины, писанные маслом, огромный кожаный диван, тяжелые портьеры, мягкие кресла. И тут же, контрастом — «Шарп», коробки с кассетами, стопки пластинок в ярких конвертах, столик на колесах.
— Все никак не обживу свое логово. Старики в Крым перебрались, хозяйство оставили. Я кое-что подновил, но
— Салат готовлю.
— Ну, давай, давай, старайся.
Морозов доставал из буфета бутылки разных форм и размеров.
— Да, тезка, как говорит мой папаша, каждый человек похож на портного. Портной живет, живет и умирает. Так и человек — живет, живет и умирает. Я писателем хотел стать, а что вышло? Как говорит классик — «в баре разным б... подаю ананасовую воду»... Духовной жизни никакой! Все материальное имею, а душа горит, пищи требует.
— Женился бы, завел детей, не знал бы, где пару лишних копеек взять.
— У меня другие отношения с деньгами, — улыбнулся Морозов. — Да ты пей... Когда я захожу в магазин, на цену не смотрю. Только на вещь. Нравится — покупаю. Могу доставать любые вещи. Понятие «дефицит» для меня не существует. Но для кого все покупать?
— Понятно, — ответил я Морозову. — Две вещи тебя интересуют — любовь и денежные знаки. Все остальное — до самой... лампочки. Так?
— А пусть и так. Садись к столику.
Он с профессиональной ловкостью сбил коктейль, разлил по хрустальным бокалам.
— Собственное изобретение. Название тоже собственное — «Билли Бонс».
— А ты уверен, что твое? — спросил я, попробовав коктейль.
— Еще бы! У меня литературы по коктейлям — целая библиотека. И еще одна есть...
Морозов вынул из шкафа небольшую картонную коробку, положил ее на стол.
— Визитные карточки коллекционирую. Артисты, академики, бизнесмены... Нужные люди, то есть, «нужники»... А сейчас угощу тебя коктейлем «Джеймс Бонд». Специально для мужиков нашего возраста. Как обухом! Предупреждаю!
Вошла с подносом Наташа. Она расставила тарелки, разложила вилки.
— Юра, у тебя каких-нибудь красок для Юрика нет? Он рисует.
— Да не надо! — воскликнул я, но Морозов уже сорвался с места.
— Есть! Случайно, как в кустах рояль... Сейчас покажу.
— Да не надо!
— Тс-с, — положила Наташа руку на мой короткий рукав. — Пусть. У него всего много.
Морозов достал из шкафа, похожего на спальное купе, завернутый в подарочную бумагу массивный ящик.
— Держи! Лучшие краски в мире! Химия у немцев — будь здоров!
— Это точно, — согласился я. — Отец до сих пор кашляет.
— Опять хвастался, —
— Юра, держи! На память от старого друга!
— Ну, что ты, не надо! — отпихивал я ящик, раздираемый желанием принять бесценный подарок и опасением подвоха. Что-то уж больно напористо он меня обхаживает. Друзьями никогда не были, Наташку он «увел»... Или это начинает развиваться «профессиональная» болезнь — подозревать всех и каждого?
— Обижаешь!
— Юрочка, бери, у него еще будет!
Я принял ящик и не удержался, чтобы не полюбоваться тюбиками, аккуратно уложенными в ячейки. Потрогал, отвинтил колпачок у одного, понюхал. Ох, краски! Потолок!
Морозов наполнял стаканы, накладывал еду, рассказывал анекдоты из жизни бармена. Внезапно раздался длинный требовательный звонок.
Морозов замер, подождал, потом слегка изменившись в лице, пошел открывать. Вернулся с... Кучерявым. Вот кого уж меньше всего я ожидал увидеть здесь. За его спиной Морозов корчил недовольные гримасы, разводил руками.
— А! Таможня! — икнул Кучерявый, делая ударение на последнем слоге. — И ты туточки? Спиваешься? А кто ж границу стерегеть, пока ты накачиваешься?
— Саша, перестань! Юра мой друг. Нечего выступать, — пытался остановить его Морозов.
— Значит, все мы — дружная семья? Юра! Гляди! Этот таможенник везде успевает. Шюстрый, как электровеник. Он у тебя Наташку отобьет. Ты ему палец в рот не ложи!
— Не клади, — поправил я. — В русском языке нет слова «ложить».
— Чего-о? — не понял Кучерявый. — Чего туточки раскомандывался?
— Я сказал — не клади!
Кучерявый выпучил глаза.
— А я вот возьму и положу!
Он резко сунул указательным пальцем мне в лицо. Еще б немного, и его неверная рука... Я легко отбил кисть. Кучерявый пошатнулся.
— Юра, если это тоже твой друг, — сказал я поднимаясь, — убери его в чулан. Пусть проспится.
— Вместе плаваем, — с неловкостью сказал Морозов. — Трезвый он ничего. Уймись же, сукин сын! — зашипел на Кучерявого.
— Он меня ударил! — ерепенился Кучерявый. — Имею право убить! На, бей! Обыскивай! Ты ж больше ничего не умеешь!
Он стал выворачивать карманы. Сцена получалась безобразнейшая, и надо было как-то прекратить ее.
— По-моему, тебя в детстве мало пороли, — заметил я.
— Может, ты хочешь исправить ошибку? — двинулся на меня Кучерявый. — Только тронь! У меня в милиции связь есть. А, боишься!
Становилось ясно, что вечер окончен. Пора надевать галоши. Я направился в прихожую, но Кучерявый не отставал.
— Мальчики, перестаньте!
— Юра, не обращай на него внимания, он пьян. Мерзавец! Принесло тебя!