Граница вечности

Фоллетт Кен

— В таком случае… могли бы мы с Валли взять песню для «Плам Нелли»?

— Конечно, — сказал Хэнк, пожав плечами. — Почему нет?

* * *

В субботу утром Ллойд Уильямс сказал Дейву, чтобы он зашел к нему в кабинет.

Дейв собирался уходить. Он был в свитере в сине-белую полоску, джинсах и кожаной куртке.

— Зачем? — заносчиво спросил он. — Ты мне больше не даешь денег на карманные расходы. —

За игру с «Плам Нелли» он получал немного, но этого хватало на поездки в метро, пиво и иногда на покупку рубашки или новой пары обуви.

— Кроме как о деньгах, нет другой причины поговорить с отцом?

Дейв пожал плечами и пошел за ним в кабинет. Там стоял старинный письменный стол и кожаные кресла. В камине горел огонь. Комната служила хранилищем всего, что пережило свой век. Казалось, что в ней пахнет стариной.

— Вчера я столкнулся с Уиллом Фербелоу в «Реформ-клаб».

Уилл Фербелоу был директором школы, где учился Дейв. Из-за лысины его, естественно, прозвали Плешаком.

— Как он сказал, есть опасность, что ты провалишься на всех экзаменах.

— Я всегда его недолюбливал.

— Если ты провалишься, тебя отчислят из школы. Это будет конец твоему образованию.

— Слава богу.

Ллойд не собирался выходить из себя.

— Все профессии тебе станут недоступными: от «а» до «я». Везде тебе придется сдавать экзамены. Еще одна возможность для тебя — это овладеть каким-нибудь ремеслом. Ты мог бы научиться делать что-то полезное, и тебе следует подумать, что пришлось бы тебе по душе: быть каменщиком, поваром, слесарем…

Отец что, не в своем уме? — подумал Дейв.

— Каменщиком? — возмутился он. — Ты забыл, кто я? Я — Дейв.

— Я говорю серьезно. Есть специальности для людей, которые не могут сдать экзамены. Ты, к примеру, мог бы стать продавцом или фабричным рабочим.

— Я не верю своим ушам.

— Я опасался как раз этого — что ты не хочешь видеть реальность.

Отец сам не хочет ее видеть, подумал Дейв.

— Я прекрасно понимаю, что ты становишься старше того возраста, когда я могу надеяться на твое послушание.

Это было что-то новое, и Дейв растерялся. Он промолчал.

— Но я хочу, чтобы ты уяснил ситуацию. Когда ты уйдешь из школы, я рассчитываю, что ты будешь трудиться.

— Я тружусь, и достаточно упорно. Я играю по вечерам три-четыре раза в неделю, и мы с Валли пытаемся сочинять песни.

— Я хочу, чтобы ты себя обеспечивал. Вот что я имею в виду. Хотя твоя мать унаследовала состояние, мы давно договорились, что наши дети не будут жить в праздности.

— Я не бездельник.

— Ты думаешь, что ты трудишься, но другие так не считают. В любом случае, если ты хочешь продолжать жить здесь, ты должен вносить свою лепту.

— Ты имеешь в виду платить за жилье?

— Если хочешь, пусть будет так.

— Джаспер никогда не платил за

квартиру, и он жил здесь годами!

— Он еще студент. И он сдает экзамены.

— Валли?

— Это особый случай, если учесть, что с ним случилось. Но рано или поздно он тоже должен будет платить.

Дейв начал понимать, что стоит за этими словами.

— Значит, если я не стану каменщиком или продавцом и не заработаю достаточно денег с группой, чтобы оплачивать жилье, то…

— То тебе придется искать другую крышу над головой.

— То есть ты выгонишь меня.

На лице Ллойда отразилась обида.

— В течение всей твоей жизни тебе преподносили на блюдечке самое лучшее. Ты имел великолепный дом, учился в хорошей школе, отлично питался, у тебя были прекрасные игрушки и книги, тебе давали уроки музыки, во время каникул ты катался на лыжах. Но все это ты имел в детстве. Сейчас ты почти взрослый и должен считаться с действительностью.

— Моей действительностью, не твоей.

— Ты презираешь труд, который выполняют простые люди. Ты иной, ты бунтарь. Замечательно. Бунтарям приходится расплачиваться. Рано или поздно тебе придется это усвоить. Закончим на этом.

Дейв остался сидеть в задумчивости. Потом он встал.

— Хорошо, — произнес он. — Я все понял.

Уходя, он оглянулся и увидел, что отец смотрит на него с прежним выражением лица.

Он не переставал думать об этом, когда выходил из дома, хлопнув дверью. Что означал этот взгляд?

Он не переставал думать об этом, когда покупал билет на метро. Спустившись на эскалаторе, он увидел афишу спектакля «Дом, где разбиваются сердца». Вот оно, подумал Дейв. Вот что было написано на лице отца.

Сердце у него разрывалось на части.

* * *

Небольшую цветную фотографию Алисы получили почтой, и Валли с интересом рассматривал ее. На ней был изображен младенец, как и любой другой: узкое розовое личико с настороженными глазками, шапочка редких темно-каштановых волос, красноватая шея. Все остальное было завернуто в небесно-голубое одеяло. Тем не менее Валли почувствовал прилив любви и неожиданную потребность защитить беззащитное существо, произведенное им, и заботиться о нем.

Увидит ли он ее когда-нибудь, промелькнула у него мысль.

С фотографией была записка от Каролин. Она писала, что любит Валли, скучает по нему и собирается подать прошение правительству Восточной Германии разрешить ей эмигрировать на Запад.

На фотографии Каролин держала Алису, глядя в объектив. Каролин поправилась, и ее лицо еще больше округлилось. Ее волосы были зачесаны назад и не обрамляли лицо. Она уже не напоминала других симпатичных девчонок из фольк-клуба «Миннезингер». Она теперь мать. В глазах Валли она даже стала более желанной.