Граница вечности
Шрифт:
— Мюррей англичанин?
— Да, но вы не можете воспользоваться этим против него, потому что он служил в американской армии и воевал во Вьетнаме и был награжден медалями.
— Ну так найдите способ, как остановить эти утечки. Я не хочу слышать оправданий, почему этого нельзя сделать. Не хочу слышать никаких отговорок. Мне нужны результаты. Добейтесь этого любой ценой.
Вот такие перепалки Камерону нравились. Он даже воспрянул духом.
— Спасибо, мистер президент, — проговорил Эрлихман, и они вышли.
— Ну что же, все вполне ясно, — сказал Камерон, как только
— Нам нужно установить наблюдение за Мюрреем, — решительно заявил Эрлихман.
— Я займусь этим, — вызвался Камерон.
Эрлихман направился в свой кабинет. Из Белого дома Камерон пошел по Пенсильвания-авеню в министерство юстиции.
«Наблюдение» означало многое. Противозаконным не считалось скрыто устанавливать в комнате звукозаписывающее устройство. Однако тайное проникновение в помещение для его установки почти наверняка влекло за собой обвинение в преступном вторжении или краже со взломом. А подслушивание и запись телефонных разговоров были незаконными за некоторыми исключениями. В администрации Никсона считали, что прослушивание телефонных разговоров законно с санкции генерального прокурора. За последние два года Белый дом в общей сложности организовывал прослушивание в семнадцати случаях, и все с санкции генерального прокурора под предлогом национальной безопасности, а аппаратуру устанавливало ФБР. Камерон отправился получать санкцию на восемнадцатое прослушивание.
Его воспоминания о Джаспере Мюррее в юношестве были смутными, но он отчетливо вспомнил, как красавица Иви Уильямс безжалостно отвергла заигрывания пятнадцатилетнего Камерона. Когда он сказал ей, что любит ее, она ответила: «Не будь смешным». А когда он попытался узнать причину, она сказала: «Дуралей, я люблю Джаспера».
Он убедил себя, что это была глупая юношеская драма. Сейчас Иви — кинозвезда и выступает в поддержку каждой идеи коммунистов от гражданских прав до полового воспитания. В известном эпизоде в телевизионном шоу ее брата она поцеловала Перси Маркванда, вызвав бурную реакцию зрителей, которые не привыкли видеть, как белые даже прикасаются к чернокожим. И она, конечно, больше не любила Джаспера. Она долгое время жила с поп-королем Хэнком Ремингтоном, но теперь они расстались.
И все же о ее презрительном отказе Камерон вспоминал с болью в сердце. Женщины и сейчас отказывали ему. Даже Стефани Мейпл, никакая не красавица, отвергла его в день победы Никсона. Позднее, когда они приехали работать в Вашингтон, Стефани наконец согласилась переспать с Камероном, но она после одного раза не захотела больше встречаться с ним, что в некотором роде было еще хуже.
Камерон знал, что он высок и неуклюж, но и его отец такой же, и это, вероятно, нисколько не мешало ему привлекать женщин.
Камерон как-то раз осторожно спросил об этом мать: «За что ты полюбила отца? Он вроде бы не красавец». «Но он был такой милый», — ответила она.
Камерон не имел представления, о чем она говорила.
Он пришел в министерство юстиции и вошел в Большой зал с высоким потолком и декоративными алюминиевыми светильниками. Он не предвидел никаких проблем с получением санкции: генеральный прокурор, он же
Алюминиевая дверь лифта открылась. Камерон вошел и нажал кнопку шестого этажа.
* * *
За десять лет пребывания в Вашингтоне Мария научилась быть осторожной. Ее кабинет находился в коридоре, ведущем в анфиладу комнат генерального прокурора, и она не закрывала свою дверь, чтобы видеть, кто входит и выходит. Она была особенно настороже после трансляции выпуска «Сегодня», основанного на устроенной ею утечке информации. Она знала, что в Белом доме будет бурная реакция, и ждала, какую она приобретет форму.
Как только она увидела проходившего мимо одного из помощников Джона Эрлихмана, она вскочила со стула.
— У генерального прокурора совещание, и он просил не беспокоить его, — сказала она, перехватив посетителя. Она видела его раньше. Неуклюжий, долговязый и худой белый парень, пиджак на его плечах висел как на проволочной вешалке. Она знала людей такого типа: они умны и наивны одновременно. Она изобразила на лице самую дружелюбную улыбку.
— Могу ли я чем-то помочь вам?
— Это не такой вопрос, который можно обсуждать с секретарем, — раздраженно ответил он.
Мария насторожилась, почувствовав опасность. Но она всем своим видом выказывала готовность помочь.
— Тогда хорошо, что я не секретарь, — сказала она, — Я прокурор. Зовут меня Мария Саммерс.
Он явно с трудом соединял вместе две реальности: чернокожую женщину и юриста.
— Где вы учились? — скептически спросил он.
Вероятно, он ожидал услышать от нее название какого-нибудь захудалого негритянского колледжа, поэтому испытала удовольствие, непринужденно сказав:
— На юридическом факультете Чикагского университета.
Она не могла удержаться, чтобы в свою очередь не спросить:
— А вы?
— Я не юрист, — признался он. — Я изучал русский язык и литературу в Беркли. Камерон Дьюар.
— Я слышала о вас. Вы работали у Джона Эрлихмана. Почему бы нам не поговорить у меня в кабинете?
— Я подожду генерального прокурора.
— Это по поводу вчерашней Телепередачи?
Камерон украдкой огляделся. Никто их не слушал.
— Нам нужно что-то с этим делать, — безапелляционно сказала Мария. — И Правительство не может мириться с утечками подобного рода, — продолжала она с наигранным возмущением. — Это невозможно.
Молодой человек заговорил более мягким тоном:
— Так считает и президент.
— Но что нам делать?
— Нам нужно прослушивать телефонные разговоры Джаспера Мюррея.
Мария глотнула. Отлично, у него развязался язык, подумала она, но сказала другое:
— Правильно. Нужны жесткие меры. — Журналист, признающий, что получает конфиденциальную информацию из правительственных источников, представляет опасность для национальной безопасности.
— Совершенно верно. Не утруждайте себя писаниной. Сегодня я положу перед Митчеллом бланк на выдачу санкции. Я знаю, он будет рад подписать его.