Граница
Шрифт:
Нажми на ручку, тупая сука.
Она отступила от двери и отошла к пластиковому навесу над крыльцом. Капли дождя катились по её шее. Дверь чуть приоткрылась. За ней стоял Роланд, одновременно с заметным усилием сдерживая яростно лающую псину, и пытаясь изобразить примирительную улыбку. Преодолевая собачий шум, он крикнул: "Прости! Нужно была её помазать, у неё чесотка на..."
Тина шагнула вперёд и захлопнула перед ним дверь. Не было желания разбираться, где у зверюги объявилась чесотка. Из-за двери было слышно,
Мир за крыльцом начал исчезать. Серая вуаль накрыла всё, а шум дождя походил на шелест телевизора, когда выбрана частота без канала на ней. Белый шелест. Вода выплёскивалась из водостока и рисовала узор крыла в бочке.
У неё была полоска в пару метров шириной между собакой и дождём, где можно было двигаться, и которую она делила с коробкой со старыми газетами и сломанной трюмной помпой. Она взяла копию "Дагенс Нюхетер", раскрыла её над головой и перебежала сотню метров до коттеджа.
С помощью термостата в коттедже температура никогда не падала ниже двенадцати градусов. Поэтому требовалось совсем мало времени, чтобы разогреть дом до комфортной температуры, когда прибывал постоялец. Войдя внутрь, Тина включила радиатор на полную, взяла из шкафа полотенце, высушила волосы и села у стола, как раз вовремя, чтобы стать свидетельницей сцены, которая её огорчила.
У соседей были развешаны простыни на верёвке. Они громко хлопали под порывами шторма, метались на прищепках как скованные призраки. Едва Тина села, как Элизабет и Гёран выбежали из дома. Живот Элизабет был уже настолько огромен, что казалось, это её тело было дополнением к нему, а не наоборот.
Они бегали по саду под проливным дождём. Если конечно можно назвать то, что делала Элизабет, бегом. Скорее это походило на быстрое ковыляние. Они были почему-то в приподнятом настроении, смеялись в попытках удержать вырывающиеся простыни. Элизабет была медленной и справилась только с двумя, а Гёран схватил остальные четыре, скатал их в один большой шар и запихнул под джемпер. Непонятно, было ли это преднамеренным действием для защиты простыней или шуткой с самого начала, но когда он заковылял со своим ложным животом, Элизабет так расхохоталась, что Тина слышала это даже из коттеджа.
Она развернула стул так, чтобы смотреть в комнату.
Какими же глупыми могут быть люди.
Они были подобны кому-то из "Мы - на острове Сальтьрока" Астрид Линдгрен, из той сцены, которая была вырезана, так как сам режиссёр счёл её чересчур приторной.
Хотя конечно, тут всё было по правде. Люди бывают такими счастливыми.
Тина усилием воли попыталась не ненавидеть соседей за то, что они счастливы. Какое-то время она сидела за столом и смотрела в окно, желая, чтобы ребёнок Элизабет родился мёртвым - просто чтобы дать той попробовать все блюда, что преподносит жизнь.
Затем Тина оборвала эту мысль, так как она была не такая.
Но ведь Тина именно такая.
Нет,
Ты надеешься, что тебя не будет дома. Ты не хочешь этого делать.
Потому что не люблю больниц, вот и всё.
Ты же прямо вид ела это: Элизабет согнута пополам от верёвки, зажавшей её живот. Простыня вырывается, с путывая движения её рук . Её крики, её...
Прекрати! Прекрати! Хватит!
Тина поднялась и зажала виски руками. Набравший силу ветер сорвал шквал листьев с деревьев, закружил их в воздухе за окном. Небольшая телевизионная антенна на крыше покачнулась и задрожала как камертон, посылая в дом единственную угрюмую ноту, будто он был музыкальной шкатулкой.
Всё ещё зажимая виски, Тина села на колени и опустилась вниз, пока не упёрлась лбом в пол.
Боже, помоги. Я так несчастна.
Ответа не последовало. Для молитвы нужно было смирение, самоуничижение. Так рассказывала её мать перед картиной в церкви.
На картине был Иисус и три рыбака. Они были в открытом море, бушевал шторм. Три рыбака, нарисованные старомодным стилем, в моряцких фуражках и с бородами, стояли на коленях, глядя на сияющую фигуру на корме.
Мать объясняла, что картина указывает, что рыбаки отдали свои судьбы в руки Господа. Они отпустили руль и вёсла, отбросили все попытки спастись от смертельной опасности. И теперь лишь Иисус мог спасти их. Так следует поступать, когда надеешься, что молитвы возымеют действие: отбросить всё, положиться на Господа.
Тине это идея не понравилась даже в юные годы, а повзрослев, она пришла к выводу, что лучшим вариантом было держать руль и вёсла, а не падать на колени.
Но всё равно - помоги мне.
Минут через десять последовал стук в дверь. Снаружи стоял Роланд, держа зонт.
"Ты тут?", спросил он.
"Конечно", сказала она. "Куда мне ещё податься?"
Роланд не нашёл, что ответить. Он вытянул зонт к ней, обнажая себя под дождём.
"Пошли. Я запер её в спальне".
"Зонт бери сам", сказала Тина, достав полотенце, которым сушила волосы. "У меня есть вот это".
"Не глупи. Вот", он потряс зонтом, намекая, чтоб она взяла его. Дождь уже намочил его волосы, приклеил их к голове.
"Роланд, ты мокнешь. Возьми зонт и иди в дом".
"Я итак намок. Держи".
"У меня полотенце".
Роланд потаращился на неё пару секунд. Потом закрыл зонт, поставил его к её ногам и пошёл в дом. Тина подождала полминуты и последовала за ним, укрываясь под полотенцем. Отойдя несколько метров от коттеджа, она остановилась.