Гранит не плавится

Тевекелян Варткес Арутюнович

На углу крашеная девица с большой мушкой на щеке подмигивала мне и делала какие-то непонятные знаки. Я подошёл и спросил, в чём дело.

— Пойдём со мной, красавчик! Тут недалеко…

Я отскочил как ошпаренный. Она расхохоталась мне вдогонку и закричала на всю улицу:

— Сосунок, а ещё наган нацепил!..

На другой улице, в кофейне, за мраморными столиками сидели степенные люди в красных фесках. Некоторые играли в кости, другие неторопливо пили кофе из крошечных чашечек. Рядом, в духане, шумно кутили матросы.

Я

вернулся к себе и, сняв сапоги, бросился на кровать. Всё виденное в городе встало перед глазами — спекулянты, открыто торгующие валютой, проститутки, пьянство, кутёж… Вот тебе и новая жизнь!.. Усталость дала себя знать — я задремал.

— Проснись, проснись же! — кто-то тормошил меня.

Я вскочил. Передо мной стоял Иван Мефодьевич.

— Крепко спишь!.. Надевай сапоги, пойдём в интернациональный клуб моряков.

— А пустят?

— Ещё бы! Нам, брат, везде дорога… — Он выпятил свою могучую грудь. — Куда не пустят, сами войдём! Пошли.

В клубе было шумно. В вестибюле группа иностранных матросов окружила Ивана Мефодьевича.

— Камрад Яблочко! — воскликнул один из них, хлопая его по плечу.

— Поговори с ними, Ванюша! — предложил мой начальник. — Спроси, как им у нас нравится?

Матросы оказались итальянцами, но двое хорошо говорили по-французски. Яблочко стоял рядом и сиял, слушая, как я изъясняюсь по-французски. Весь его вид говорил: «Знайте наших! Мы тоже не лыком шиты».

Пошли в ресторан. Сели за свободный столик. Яблочко заказал сыр, хлеб и две кружки пива. Играл оркестр, между столиками танцевали полупьяные матросы с девицами в коротких юбках.

— Что насупился, не нравится? — спросил Иван Мефодьевич. — Во всём мире так. Поплавает матрос по морю месяц-другой, намучается на тяжёлой работе. А как дорвётся до берега — прямо в кабак. Спустит за день-два всю получку и опять зубы на полку. Несознательный народ, другой жизни не знает! — Он задумался. — Сагитировать бы эту братву, — глядишь, поймут, что к чему, перестанут жить по-скотски!..

Допив пиво, поднялись в бильярдную. Там играли на деньги. У Яблочко загорелись глаза.

— Показал бы я им класс, да нельзя нашему брату! — прошептал он мне на ухо. Оказывается, он был заядлым бильярдистом. — Ванюша, сослужи службу, — попросил он, отведя меня в сторонку.

— С удовольствием, если только смогу!

— Нужно смочь!.. Есть тут один матрос, я его тебе покажу. Он нам сочувствует, хотя по-русски ни бум-бум. Завяжи с ним разговор, только аккуратненько. Нам очень важно узнать, что представляет собою второй помощник капитана его парохода. Понимаешь, этот молодчик в каждый приезд заводит здесь подозрительные связи. Не знаю, то ли золото и бриллианты покупает, то ли чем похуже занимается.

Минут через двадцать Яблочко показал мне худощавого матроса. Тот разглядывал репродукцию левитановской картины «Над вечным покоем».

Я подошёл к нему и спросил по-французски:

— Вам нравится картина?

— О-о,

великолепная! Представляю, каким шедевром должен быть подлинник!

Знакомство состоялось. Из его слов я понял, что имею дело если не с образованным, то, во всяком случае, с начитанным человеком.

Помня совет Ивана Мефодьевича, я не говорил о политике. Мы беседовали о музыке, о литературе. Прощаясь, я попросил Марио — так звали моего нового знакомого — зайти в свободное время ко мне в комендатуру поболтать.

— Придёт, как думаешь? — поинтересовался Яблочко.

— Обязательно придёт! Он славный парень. Мы, кажется, понравились друг другу.

На следующее утро, позавтракав на скорую руку в комнате Ивана Мефодьевича, мы отправились в порт.

— Пойдём, покажу твой кабинет! — и он привёл меня в большую, хорошо обставленную комнату, окнами на море. Чего только не было в ней! Мягкая мебель под чехлами, диван, кресла, книжный шкаф и громадных размеров письменный стол из красного дерева. На столе — чернильный прибор с морским якорем. На окнах — шёлковые шторы.

— Нравится? — спросил Яблочко с самодовольной улыбкой.

— Шикарно, но зачем всё это? Такого кабинета я не видел даже у самых ответственных работников.

— Чудак! Уж конечно не для твоего удовольствия. Здесь ты будешь разговаривать с иностранцами — с капитанами пароходов, офицерами и всякими там коммерсантами. Нужно, чтобы солидно было!

— Вы тоже принимаете их, однако у вас в кабинете ничего подобного нет, — не отступал я.

— То я, а то ты, разница! Я просто комендант, а ты вроде представителя Советской власти, на их языке будешь разговаривать. Гляди, вот здесь кнопка от звонка, — Яблочко показал на чёрную кнопку на столе. — Нажмёшь — и явится Васька, наш рассыльный. Попробуй нажми.

Я нажал кнопку, и действительно — явился веснушчатый паренёк лет шестнадцати в матросской форме.

— Васька, сукин ты сын! Опять у тебя роба измята и ботинки не чищены! — закричал на него Яблочко.

— Виноват, Иван Мефодьевич, не успел! — Парень смущённо переступал с ноги на ногу.

— Не успел!.. Смотри у меня. Пойди скажи Гугуше, пусть принесёт товарищу Силину список уезжающих сегодня пассажиров. — Когда посыльный вышел, Яблочко сказал мне: — Обрати внимание на фамилии, против которых поставлены галочки.

Пришёл молодой грузин с тонкой, как у девушки, талией и, поздоровавшись, положил папку на стол.

— Ну как, Гугуша, всё в порядке? — спросил его комендант.

— Какой порядок? Нет порядка!.. Понимаешь, начальник, Петроград совсем ленивый стал — на одного подозрительного гражданина дополнительный материал не прислал.

— На того старичка?

— Да, на него! Видно, что он белый, совсем белый, — полковник или царский генерал. Говорит, был мещанин, мастерскую имел, а руки, как у женщины, мягкие, мозолей нет. Едет к брату в Канаду. Есть такая страна, далеко очень…