ГРАС. Цикл
Шрифт:
— Опоздал, Николаич, они рассыпались в пыль. Тебя испугались. Шучу, они рассыпались, когда мы стали эвакуировать население.
«Победа» миновала знакомый забор. Пейзажу недоставало чего-то очень знакомого и значительного. Три больших серых здания превратились в бесформенные груды мелкого желто-серого порошка.
— А где же сокровища Али-бабы? — разочарованно спросил Большаков. — Товарищ майор, можно я поиграю в песочек?
— Есть здесь и без тебя желающие, — ответил Борисов. — Ты лучше скажи, отчего наши друзья так преобразились.
— Проще простого. Обнаружили,
— Так, специалисты, а как бы нам обработать этот песочек, чтобы быть уверенными, что в нем нет тролльчиных спор?
— Думаю, простой мартеновской печи хватит, — сказал Ларькин.
Майор Борисов вернулся к «Победе», вызвал по рации генерала и стал ему втолковывать про мартеновскую печь.
— Демонстрация произведена успешно, — сообщил Большаков и пояснил, встретив недоуменные взгляды товарищей. — В смысле, избавление от монстров.
— Виталик, скажи им надгробное слово, — попросила Ирина.
— Всё, чудовищ больше нет, — лаконично заключил Ларькин.
Как показали дальнейшие события, этот вывод оказался несколько поспешным и излишне категоричным.
Никита Велиханов
Цена бессмертия
Глава 1
YES/NO-ВИДЯЩИЙ
Илья Большаков медленно вдохнул — тело само затверженно отсчитало четыре удара сердца — и выдохнул. Поднял голову и обвел взглядом пульт, знакомые стены. Забавно было осознавать, что вся окружающая обстановка — Москва, 19 декабря 1999 года, Хлебников переулок, «бункер» — существует лишь потому, что он имел честь родиться именно Ильей Степановичем Большаковым; а не кем-то другим. Да он мог бы и вообще не соблаговолить... Хотя, если верить Декарту, рождение Илюши было неизбежно по той причине, что оно уже произошло.
Через несколько секунд ощущение необычности, пронзительной новизны бытия стало рассеиваться. Недоумение: как можно было прожить в этой тесной шкуре тридцать лет — прошло, быть самим собой стало привычно...
Воскресенье продолжалось. Предпоследнее воскресенье года. Всё прогрессивное человечество готовилось встречать двойку с тремя нулями, в обиход пыталось войти слово «миллениум». Юзеры трепетали перед «проблемой 2000», Билл Гейтс впаривал богатым лохам новый навороченный «макрософт».
У Большакова была своя «проблема 2000». В духе старых добрых мехматовских приколов (попыток программирования житейских ситуаций на языке Си) она формулировалась так:
…
Концовка
Ирина, хотя и не решила окончательно, судя по её настроению, собиралась спровоцировать капитана Ларькина предложить ей встречать праздник вдвоем. Провоцировать она умела так мастерски, что об этом её искусстве можно было написать докторскую диссертацию по психологии. Если уж она решится, тогда дело, можно считать, в шляпе, несмотря на все олимпийское равнодушие капитана. Единственное, что её пока останавливало — это чувства и желания Большакова, не знать о которых она не могла. Но если Рубцова определится не в пользу Ильи, то ему нужно будет самому позаботиться о себе. А дело такое, что начинать нужно заранее.
Большаков нехотя потянулся к телефону, набрал номер Светки.
— Hello! — произнес он в трубку настолько по-английски, насколько смог.
— Йес, дарлинг, с — ответил ему певучий женский голосок. В любезных интонациях отчетливо слышалось обещание любых земных благ. За разумную цену.
— Stranger's speaking.
— Ху? — озадаченно спросила Светка, а потом модуляция звуковых колебаний резко изменилась. — А, это ты, Лёша...
В целях конспирации Большаков никогда не называл знакомым особам женского пола свое настоящее имя.
— Наконец-то ты про меня вспомнил, — капризно протянула девушка. — А я уж думала, что ты больше никогда не позвонишь. Забывать стала...
— Ничего. Родина меня не забудет.
— Что, скажешь, опять было спецзадание? Ой, да врёшь же. Колись, а? Скажи честно — не служишь ты ни в каком ФСБ? Понты кидаешь, ведь правда?
— Не веришь? Не верь. Я все равно не имел права тебе об этом рассказывать. Но знай, что вдали от Родины я всё время думал о тебе.
— Трепло! — засмеялась Светка. — Разведчик, в натуре.
— Леди, позвольте узнать, не занят ли у вас вечер примерно с двадцати часов тридцать первого двенадцатого тысяча девятьсот девяносто девятого до четырех тире шести утра первого ноль первого двухтысячного?
— Че?
— Новый год, говорю, с кем встречаешь?
— О-ой, я не знаю, тут столько вариантов, я ещё не решила... — Она явно была свободна, но решила поломаться.
— Я предлагаю самый лучший.
Большаков был уверен, что сказал достаточно, но Свете, видимо, хотелось «особого приглашения». А может, правда, не поняла.
— Какой?
— Ты и я.
— Ну-у... — кокетничала, как умела, девушка. — Я должна хорошенько подумать... Всё-таки это не обычный Новый год, новое тысячелетие.
Тут Илья не выдержал.
— Сколько раз можно объяснять, что двухтысячный год — это ещё не новое тысячелетие, а последний год старого?
— Не может быть!
— Ну скажи, пожалуйста, десять — это первый десяток или второй? Двадцать — это второй десяток или уже третий?
— То двадцать... — упрямилась Светка. — А то две тысячи! А че ж тогда по телевизору говорят?