Гравитация
Шрифт:
Я еле слышно скриплю зубами от злости. Когда доброе отношение расценивают как кретинизм, хочется платить людям той же монетой, какой они размениваются с тобой.
— Во всяком случае, этот молодой мужчина, который посоветовал всегда выбирать самый удобный путь к решению нашей проблемы, даже не знает, какую огромную услугу мне оказал. А ведь мы всего лишь случайно перекинулись парой слов, когда были на встрече в комитете. Он даже не подозревает, что его фраза пришлась как нельзя кстати. Я бы сам долго не смог решиться на радикальные меры, а тут — такая отличная фраза, такой
Если сердце действительно может пропускать удары, то оно явно решило взять паузу секунд на пять. Рыжеволосая спутница. Женщина, с которой был Гаспар. Мужчина, оказавший услугу бывшему, посоветовавший добиваться своей цели самым удобным путем. Человек, надоумивший Габриила нанять людей, чтобы убить меня за одну роспись на документе. Он знал, что произойдет, иначе потом не оказался бы там, в старом сарае, чтобы оставить от несостоявшихся убийц лишь пару кистей как собственную роспись. Гаспар знал — с кем говорит и, вероятней всего, догадывался о том, что его слова подтолкнут Габриила и Алана к убийству.
Он хотел, чтобы они сделали этот шаг.
И вместе с тем он приходит в мой дом. Он заботится обо мне, как о близком ему человеке. Для чего это нужно? Улыбаться и спрашивать о моем самочувствии, перевязывать ободранные руки, касаясь их и зная, что это сделано благодаря ему. Не проще ли было бы тогда самому избавиться от меня в один из вечеров, которые Гаспар проводит, улыбаясь и разговаривая со мной, как старый друг? Или же он хочет, чтобы его руки не были замараны моей смертью, пусть лучше кто-то другой сделает это за него?
Я практически ничего не слышу. Ни голоса за спиной, ни музыки, ни чьего-то смеха. Вокруг меня — пузырь тусклой пустоты. Это всего лишь шок, не более, и я делаю вдох, затем задерживаю воздух и потом выдыхаю его. Много раз, пока пустота не отходит куда-то назад, а я не возвращаюсь в мир цвета и звука.
Колесо ножей-сомнений совершает еще один оборот, но теперь оно движется медленней, и борозды от его следов куда как глубже. Скоро оно остановится, а вместо кровящих полос начнут появляться мертвые куски там, где раньше было доверие. Теперь я уже больше не сомневаюсь в том, что человек, которого я знаю как Гаспара, имеет двойное дно. И второе лежит слишком глубоко, чтобы можно было его разглядеть и остерегаться.
Я выхожу из кафе почти следом за Габриилом. Мне практически нет дела до него больше. Теперь, когда я знаю гораздо больше о людях, которых считала лучше, чем они есть, я словно перестаю думать эмоционально и торопливо, как раньше. В голове холодно щелкают мысли, которые четко формируются в схему действий. Холодно — потому, что наружу всплывает моё второе Я, которое не всегда укладывается в рамки добра и милосердия.
Рано или поздно, каждый заплатит по счетам. Но сейчас самым главным становится та игра, которую затеял Гаспар. Несмотря на то, что это звучит крайне самодеянно, в нее могут играть два участника, не только он один. И я собираюсь стать вторым. А для того, чтобы начать свой ход, мне нужно одно — найти подход и усыпить его бдительность.
Я почти дошла до дома. Он кажется таким обычным и милым, светлое пятно среди желтеющей зелени. А между тем одно его существование вызывает желание убийства и зависть. Чем прекраснее снаружи, тем безобразнее внутри. Но это — мой дом, моя зона комфорта, и как бы там не было, я не позволю никому нарушить ее границы.
Косметика смывается, исчезая в стоке раковины. В отражении ясно проступают остатки синяков и нежно-розовая кожа на месте ссадин и царапин. От горячей воды медленно запотевает поверхность зеркала, и моё лицо искажается и кривится. Я стираю испарину с зеркала, возвращая ему первозданный вид, и ухожу из ванной.
Пока на огне медленно тушится рыба, я навожу порядок, раскладываю все на свои места. Это успокаивает, вид вещей, имеющих четкое разделение и структуру. Заодно помогает мыслить рационально и не отвлекаться, подчиняясь схематичному разделению кухонной утвари. Я имею лишь гипотезу и весьма условные факты, с этим в полицию не пойдешь. Однако, только одна вещь может стать перевешивающей чашки весов — если у меня будут четкие доказательства, полученные без вреда для окружающих и нарушения закона. В противном случае, я рискую стать следующим телом в коллекции городского морга.
Парень, безмятежно стоящий на пороге, бросающий мимолетный взгляд вокруг, цепкий взгляд, не упускающий ни единой детали. Его улыбка зажигает легкие искры в глазах и демонстрирует воплощение спокойствия. Безопасность — вот что говорит его лицо, безопасность и внимание.
Я смотрю на изогнутые губы и вижу, как они улыбаются, предлагая Габриилу ту мысль, что толкнет его на попытку убить меня. Очевидно, все идёт так как должно, и мне удается выглядеть обычно и естественно. Ровно до того момента, когда Гаспар сосредоточенно рассматривает последние синяки на моем лице. Он осторожно удерживает его, едва касаясь пальцами кожи, но я отлично чувствую тепло от них.
— Что ты думаешь об этом? — Мне не составляет труда смотреть прямо в его глаза, наблюдая, как черный круг зрачка то расширяется, то сужается в зависимости от падающего на него света.
— Пара дней, и все исчезнет, — отзывается Гаспар, едва заметно хмурясь, когда ему на глаза попадается тонкий розовый след на скуле. Он явно продержится еще долго, может полгода, а может год. Очевидно, что Гаспар недоволен тем, что шрам всё-таки останется на лице.
— Если все-таки хочется отомстить обидчику, как много шрамов стоит ему оставить?
Черный зрачок, чуть дрогнув, застывает и не меняет размера. Не увеличивается, как обычно при эмоциональном выброе, и не сужается. На мгновение мне кажется, что пальцы Гаспара чуть увеличили контакт, осторожно ложась на лицо. Затем ощущение пропадает, будто все это было лишь в моем мозгу. Гаспар не переводит взгляд на меня, он продолжает подводить итоги синякам. И только спустя минуту, убрав руку и отстранившись настолько, насколько требуют приличия, смотрит на меня.
— Столько, сколько потребуется, чтобы возместить ущерб.