Гравий
Шрифт:
Блитци всегда ждала ее возвращения домой у дороги.
Я не ходила в детский сад, потому что у мамы не было автомобиля. Но я не представляла своей жизни без других детей. Когда Каро возвращалась домой, этого мне было достаточно. А мама всегда была в игривом настроении. Как только той зимой выпал снег, мы с ней сделали снеговика, и она спросила: «Назовем его Нилом?». Я согласилась, и мы начали для смеха втыкать в него разные вещи. Потом мы решили, что я должна выбежать из дома при появлении его автомобиля и закричать: «А вот и Нил, а вот и Нил!», но указывать на снеговика. Так я и сделала,
Это был один из тех редких случаев, когда он вел себя, как мой отец.
Те короткие зимние дни должны были казаться мне странными – в городе фонари зажигали после наступления сумерек. Но дети привыкают к переменам. Иногда я спрашивала о нашем другом доме. На самом деле я не скучала по нему и не хотела жить там снова – мне просто было интересно, куда он исчез.
Хорошие времена в отношениях мамы с Нилом наступали ночью. Если я просыпалась и мне нужно было в ванную, я звала ее. Она приходила счастливая, но не торопилась, набросив какую-нибудь одежду или обмотавшись шарфом, ее запах ассоциировался у меня со свечами и музыкой. И с любовью.
Потом случилось нечто не столь обнадеживающее, но тогда я не пыталась это осмыслить. Блитци, наша собака, была не очень большой, но не выглядела достаточно маленькой для того, чтобы поместиться под пальто Каро. Не знаю, как Каро удалось это сделать. И даже не один раз, а дважды. Она спрятала собаку под пальто в школьном автобусе, а затем, вместо того чтобы пойти прямо в школу, отнесла Блитци в наш старый городской дом, в соседний квартал. Именно там наш отец и нашел собаку, на зимней веранде, которая была не заперта, когда вернулся домой на одинокий ланч. Всех очень удивило, что она добралась туда, нашла дорогу домой, как собака из рассказа. Каро устроила невероятный переполох, жалуясь, что не видела Блитци всё утро. Но потом она совершила ошибку, попытавшись проделать то же самое второй раз, через неделю, и теперь, несмотря на то, что никто в автобусе и в школе ее не заподозрил, наша мама заподозрила.
Не помню, принес ли отец Блитци обратно к нам. Я не могу представить его в трейлере или у входа в трейлер, или даже по дороге к нему. Может быть, Нил поехал в городской дом и забрал ее. Не могу сказать, что это представить легче.
Если у вас сложилось впечатление, что Каро была несчастна или постоянно интриговала, это не так. Как я уже сказала, она пыталась заставить меня говорить об этом, когда мы лежали ночью в своих кроватях, но никогда не жаловалась. Угрюмость была не в ее характере. Каро была слишком заинтересована в том, чтобы производить хорошее впечатление. Ей нравились люди, которым нравилась она; ей нравилось приносить людям обещание того, что можно даже назвать весельем. Она думала об этом намного больше, чем я.
Теперь я думаю, что она больше всех унаследовала черты нашей матери.
Необходимо разобраться, почему она так поступила с собакой. Кажется, я кое-что помню об этом.
– Я просто пошутила.
– Ты хочешь переехать и жить с папой?
Я убеждена, что ей задали этот вопрос, и также убеждена, что ответ был отрицательным.
Я ни о чем у нее не спрашивала. Ее поступок не казался мне странным.
Мы забирали свои письма в жестяном ящике на почте, вниз по дороге. Мы с мамой ходили туда каждый день, если не было сильной бури, посмотреть, что оставили для нас. Мы шли туда после моего дневного сна. Иногда это был наш единственный за весь день повод выйти на улицу. Утром мы смотрели по телевизору детские передачи – или она читала, пока я смотрела телевизор. (Она не смогла надолго отказаться от чтения). На ланч мы разогревали консервированный суп, потом я засыпала, а она читала дальше. С младенцем внутри она была уже достаточно крупной, он ворочался в ее животе, и я это чувствовала. Его должны были назвать Бренди – уже назвали Бренди – неважно, мальчик это или девочка.
Однажды, когда мы шли по переулку за письмами и были уже недалеко от почтового ящика, мама остановилась и замерла.
– Тихо, - сказала она мне, хотя я не произнесла ни слова и даже не рыла ботинками снег.
– Я молчу, - ответила я.
– Тсс. Повернись.
– Но мы не забрали почту.
– Не думай об этом. Просто иди.
Потом я заметила, что Блитци, которая всегда была с нами, рядом или впереди, больше не было здесь. Была другая собака, через дорогу от нас, на расстоянии нескольких футов от почтового ящика.
Мама позвонила в театр, как только мы вернулись домой и впустили ждавшую нас Блитци. Никто не ответил. Она позвонила в школу и попросила кого-то передать водителю автобуса, чтобы тот привез Каро прямо к дому. Оказалось, что водитель не может это сделать, потому что после того как Нил расчистил переулок, выпал снег, но он проследит, чтобы Каро попала домой. Раньше волка никто не видел.
Нил придерживался мнения, что никакого волка не было. А если бы и был, по его словам, он не представлял бы для нас никакой опасности, ослабевший, вероятно, проснувшийся после спячки.
Каро сказала, что волки не впадают в спячку: «Мы учили про это в школе».
Мама хотела, чтобы Нил купил ружье.
– Ты думаешь, что я куплю ружье и, будь я проклят, застрелю бедную мать-волчицу, у которой, наверное, в кустах выводок детишек, и она просто пытается их защитить, так же, как ты пытаешься защитить своих? – тихо спросил он.
– Только двое. У них только по двое за один раз, - сказала Каро.
– Ладно, ладно. Я разговариваю с твоей матерью.
– Ты об этом не знаешь, - сказала мама. – Ты не знаешь, есть ли у нее голодные волчата или что-то еще.
Я никогда не думала, что она может разговаривать с ним так.
– Успокойся. Давай просто немного подумаем. Ружья – это ужасно. Если я пойду и куплю ружье, что я скажу? Что Вьетнам – это хорошо? Что я тоже мог бы поехать во Вьетнам? – спросил Нил.
– Ты не американец.
– Не зли меня.
Приблизительно это они говорили, и, в конце концов, договорились, что Нилу не нужно покупать ружье. Мы больше никогда не видели волка, если это был волк. Думаю, мама перестала ходить за письмами, но она просто могла стать слишком полной для того, чтобы ей было удобно это делать.