Граждане Рима
Шрифт:
Наконец катер выбрался за пределы Лондона и поплыл вдоль тяжелого черного квадрата тюремного корабля. Уна почувствовала, как катер вздрогнул и остановился, немного накренившись в коричневых водах, когда опускали сходни. Затем она услышала клацающие шаги девяти заключенных, которых гуртом перегнали на паром, среди них был и ее брат. Она, не двигаясь, сидела за ящиком, поэтому ей не удалось увидеть его, но он был там, там, как правильно уловленная нота после семи лет молчания, в этом не могло быть ошибки.
Уна поняла, что, несмотря на долголетнюю уверенность, что найдет брата,
Они проверяли заключенных каждые полчаса. Плохо, об этом она не подумала. И все же за полчаса, если побег пройдет незаметно, они смогут уйти достаточно далеко. За пределами Лондона река стала спокойнее, поэтому Уна осторожно поднялась на ноги, чувствуя, как суставы ее протестующе скрипят, будто за ночь она постарела лет на пятьдесят, и, ползком прокравшись вокруг мостика, заглянула в кубрик. Просто теперь она чувствовала себя увереннее — шум двигателя почти полностью заглушал ее легкие шаги, и не было нужды оказывать воздействие на психику офицеров.
Их было четверо, и у всех в кобурах были тяжелые револьверы. А за ними, на стене кубрика, висел ящичек с ключами на электронном замке. Уна в нерешительности прикусила губу. Затем, на мгновение напрягшись, вытянула комбинацию из памяти ближайшего офицера и снова убежала на корму. Она не видела иного способа достать ключи, кроме как войдя в тесное пространство, где находились четверо вооруженных мужчин.
Уна в последний раз почувствовала слабый приступ паники, но она и вправду настолько устала, чтобы обращать на это слишком много внимания. Правда, действовать было еще рано; ей пришлось дождаться, пока паром не приблизится к захудалой пристани.
Она чувствовала, как там, внизу, камеры набухают ужасом заключенных. Она попыталась оттолкнуть его или, по крайней мере, свести к однородному бормотанию, но она не могла не улавливать в этом гуле одну, отличную от других ноту — это были чувства Сулиена, скользящего от недоуменной недоверчивости к ужасу, до нее донеслось приглушенное эхо боли, когда память о ней поразила его, а за воспоминанием последовал приступ отчаяния. Было ужасно ждать, видя с каждым мгновением приближающиеся кресты.
Затем старые стены Лондона сомкнулись вокруг них, и река снова стала шумной от проплывавших мимо барж и паромов. В таком грохоте все пристани выглядели очень похоже. Уна внимательно следила, но иногда измождение мешало сконцентрироваться, и она словно проваливалась в безразличную ко всему пустоту. Но затем снова обретала бдительность, боясь, что паром уже слишком близко к цели.
Но тут ей показалось, что она узнаёт знакомую красную крышу пакгауза.
Она встала и успела отступить как раз вовремя, когда один из офицеров вышел из кубрика проверить заключенных. Хорошо — одним меньше. Когда он вернется? Минуты через три?
Она пригнулась и, двигаясь по палубе, обогнула кубрик, собрав в комок остаток энергии, чтобы глаза окружающих ее людей глядели куда угодно, кроме тюремного парома. Она знала, что ей придется удерживать их в таком состоянии, одновременно делая нечто неизмеримо более трудное, не тратя лишних сил и постоянно ожидая услышать громыхающие по палубе шаги четвертого офицера.
Опустившись на колени перед дверью кубрика, она просочилась внутрь, как дым, повисший в воздухе, заставила их вдохнуть себя, проникая в их кровь и мозг. Распространившись среди троих человек, она почувствовала, что опасно истончается и уже наполовину растворилась, а оставшееся за металлической дверью тело теперь казалось темным и чужим, как онемевшая рука, которую отлежал во сне.
Это было прямо противоположно тому, что она сделала с мужчиной на военном пункте: вместо того чтобы направить их мысли в определенное русло, она старалась рассеять их, убаюкать, сквозь плавучий мусор случайных обыденных желаний завлечь в такую бездну отвлеченности, чтобы они даже не расслышали раздавшихся рядом чужих шагов. Она обнаружила, что ей помогает ритмичное урчание мотора и одинаковые узоры водной ряби. Она услышала, как приглушенные звуки разговора постепенно стихают и смолкают окончательно. Но она не могла заставить их впасть в нужное ей состояние, наполовину не впав в него сама; она разрывалась между мягко навалившейся вялостью и своей же собственной неусыпностью. Но она так устала, чувствуя, что каждую секунду может утратить равновесие и, освободившись от них, вернуться к себе в счастливой дреме.
Снаружи, на палубе, ее тело тяжело подняло руку и потянуло за дверную ручку. Это было все равно что направлять свои движения, глядя в зеркало. Неуклюжие пальцы промахнулись и вместо ручки ухватили воздух. Уна попробовала снова, вернув небольшую часть себя в свою черепную коробку. Ручка повернулась. Все еще держась за нее, она увидела, как управлявший катером офицер приподнял голову и застыл. Но тут же отвернулся, снова глядя на реку, и Уна почувствовала, как искорка бдительности, вспыхнувшая было в нем, гаснет.
Она открыла дверь и тихо ступила в кубрик. Часть ее, та, что слилась с самым молодым солдатом, смутно сосредоточилась на вкусе и твердости ногтя, который он грыз. Никто не пошевелился. Она протиснулась сквозь узкое пространство между сиденьями солдат и ленивым движением лунатика потянулась к ящику с ключами. Ничего не подозревающий рулевой следил за тем, как мелкие волны вспыхивают безупречно ограненными алмазами. Уна набрала комбинацию, вздрагивая при каждом писке, который издавала клавиатура. Снова почувствовав угрожающее внимание стоящего рядом, она замерла, дрожа. Но импульс снова затих. Уна взяла связку ключей, закрыла хранилище и все так же медленно, все так же мягко выплыла из кубрика.