Граждане Рима
Шрифт:
Теперь она вела и направляла остальных, распахнув перед собой еще одну пару двойных дверей, ведущих в черный коридор, где за несколькими открытыми дверями можно было увидеть торопливо разворошенные палаты. Уна ускорила шаг, почти перешла на бег, неуклонно двигаясь к концу коридора, где внезапно бросилась в одну из неосвещенных комнат. Остальные догнали ее, когда она стояла на коленях на полу, выжидая.
— Здесь, — сказала она. Дама увидел, как ее ладонь, бессознательно прижатая к ковру, почти ласкает его.
Клеомен отрезал узкий кусок ткани, медленно приподнял доски пола, постучал по штукатурке. В комнатах были высокие потолки,
— Марк, — прошептала она.
ВО ТЬМЕ
Комната казалась доверху налитой тьмой, как жидкостью; они были в цистерне тьмы, дышали ею; смотрели друг на друга сквозь нее. Марк был тенью на постели, Уна — тенью в середине комнаты, лиц друг друга они не видели. Только через мгновение она заметила окружавший ее беспорядок: вся мебель в комнате была перевернута, постельное белье темной грудой громоздилось у ее ног; должно быть, Марк швырнул его туда. Хотя было уже поздно, хотя он лежал на кровати, он не спал. Словно — временами он думал, что так может быть в буквальном смысле слова — способность спать удалили у него из головы. Он почти чувствовал острые углы и кромки пространства. Сердце билось гулко, как будто перед тем он пробежал милю.
Марк приподнялся на локте. Уна увидела, как он медленно поднимает глаза к дыре в потолке. Грохот, который они произвели своим вторжением, и шум осыпавшейся штукатурки он воспринял встревоженно, однако при этом без всякого удивления. Более ощутимая, плотная тьма пересыпалась теперь подобно черному песку в часах.
Посередине высилась человеческая фигура, похожая на колонну тьмы, слегка пошатываясь, вбирая весь свет. Это было воплощение Уны. Случившееся продолжалось. Марк уже не понимал, как долго находится здесь это существо; время превратилось в стоячую заводь.
Он все еще помнил, что ему делали какие-то уколы, уже несколько раз; это продолжалось годы, всю его жизнь — даже дольше — века. Отдельные фрагменты настигали его со всей силой откровения: он понял, что случилось со временем и почему он выпал из него: это случилось потому, что уже произошло когда-то (он вспомнил шок, который тогда почувствовал), он был мертв, по крайней мере так казалось; и наконец он понял, что люди хотят убить его. Кроме того, он знал, что его родители погибли и что они здесь. Он видел их смутно, но они были где-то рядом. Иногда он думал, что они повсюду в этом приюте, просто комнатой ниже или в смежной; иногда он понимал, что они даже еще ближе — кроются в ранее не замеченной складке пространства. Он слышал, как они шевелятся там.
Ни вера в то, что он просто сошел с ума, ни воспоминание об инъекциях были несовместны с этим знанием. Все казалось равно вероятным — параллельным.
— Марк, — повторила Уна и на мгновение почувствовала, что тело ее как готовая распрямиться пружина: она прижмется к нему, поцелует его, и этого будет достаточно. Но к ее испугу, неподвижность сковала ее; она посмотрела вверх и, как и подозревала, увидела Даму, который, свешиваясь над отверстием в полу, наблюдал за ними.
Она медленно шагнула к кровати, и Марк отодвинулся, терпеливо глядя на нее, но весь напряженно подобравшись на голом матрасе, не отрывая глаз от Уны.
Он
— Уходи, убирайся, — сказал Марк.
Уна попятилась, не в силах выдержать силы удара. Она стояла беспомощно и все видела: себя, свой искаженный опаляющей тьмой облик: чувствовала бесформенное время, захлестывающую черную волну, стекающую по всему телу.
Стараясь не поддаваться, она с тревогой посмотрела вверх. Клеомен и Сулиен старались спустить веревку, и если бы ей удалось поднять перевернутый стол, то они с Марком могли бы встать на него и дотянуться, но в таком состоянии Марк был на это не способен. Хотя даже ей это казалось опасным и малоприятным. Но другого выхода она не видела; окно было зарешечено, и не без оснований: попробуй они вытянуть Марка через окно, все мигом бы провалилось.
У нее не хватало храбрости включить свет.
Она снова осторожно приблизилась к нему, и Марку эта тень показалась горячей, дымящейся, как раскаленный докрасна металл. Поэтому он вздрогнул, когда тень попыталась коснуться его руки. Но пальцы были прохладные, и она подошла достаточно близко, чтобы он мог различить в падающем из окна неверном свете бледные волосы и — да — это было действительно похоже на лицо Уны.
— Пожалуйста, Марк. Мы виделись всего четыре дня назад, помнишь? Я… — она в нерешительности запнулась. — И мы слышали, что ты сделал, миллионы людей видели это. Ты все подготовил, просто дело осталось незаконченным. Но еще не поздно.
Марк беспомощно и подозрительно смотрел на ладони, накрывшие его руки. Он чувствовал, что его хотят одурачить каким-то нелепым образом, и, даже понимая это, хотел поддаться обману, да, он был тот самый дурачок.
— Я спускаюсь, — сказал Сулиен, пролезая сквозь дыру, погружаясь в черный поток. Марк вновь заволновался, поняв, что их на самом деле больше и там, наверху, у них свой резерв.
Но голос.
— Сулиен? — неуверенно спросил Марк.
— Да, — Сулиен вынырнул из темноты и подошел прямо к нему, не обращая внимания на разлившиеся кругом потемки. Внимательно посмотрел на Марка. Сколько времени потребуется, чтобы это прошло само собой — день или больше? Похоже, Марку давали дозу два-три раза, это могли делать охранники или новый врач; старый персонал приюта не должен был видеть неожиданного выздоровления Марка. Сулиен заметил, что Марк устало наблюдает за ними, и сказал:
— Ты в порядке, Марк, правда, ты же не всегда таким был. Это быстро пройдет.
— Ты можешь что-нибудь сделать? — спросила его Уна.
— Да, — ответил Сулиен, по-прежнему глядя на Марка. — Раз надо, значит надо.
Однако он нервничал. Работая, он всегда точно понимал, что не в порядке с пациентом, а тут боялся, что разобраться не сможет. Он приблизился к Марку даже еще медленнее, чем Уна, хотя и опасался, что излишняя забота может только навредить, что он делает все как-то украдкой, словно стараясь что-то поймать. Присев на кровать, он попытался отнять руку Марка у Уны, чтобы пощупать пульс, но судорожный предостерегающий спазм памяти заставил Марка угрюмо вырвать руку и сжать кулаки.