Гражданин Галактики (сборник)
Шрифт:
Пол качнулся, опрокинулся и ушел вниз, вестибулярный аппарат отреагировал соответственно.
Все постепенно вставало на свои места. Я очухивался после приступа головокружения.
— С тобой все в порядке? — спросила Чибис.
Я с трудом сфокусировал глаза.
— Вроде бы. Как после полутора литров пива на пустой желудок.
— Мне никогда не хватало духу инвертировать вектор так стремительно, как этот пилот. Вообще-то это не больно, а глаза скоро проморгаются. Однако дело ясное. Мы на пути к Луне. Прилетим через час и сорок пять минут.
Я все еще не мог поверить.
— Чибис! Что
Она вздохнула и обратилась к кукле.
— Мадам Помпадур, {81} вы видали такого мальчика-почемучку? Кип, как я могу отвечать на три вопроса сразу? Корабль — летающая тарелка, и…
— Летающая тарелка! С тобой все понятно!
— Перебивать невежливо. Можешь называть ее как угодно, это не официальный термин. На самом деле по форме она как сплющенный у полюсов сфероид. Это геометрическое тело…
— Я знаю, что такое сфероид, — отрезал я.
Я был вымотан и расстроен всем происшедшим, от дурацкого кондиционера, который погубил пару отличных штанов, до удара в спину в ответ на попытку проявить заботу о ближнем. Не говоря уже о Тузе Квиггле. А что до маленьких девочек, то им стоило бы держать свою гениальность при себе.
— Нечего рявкать, — сказала она с осуждением. — Я знаю, что за летающие тарелки принимают все, что угодно — от метеозондов до уличных фонарей. Но я совершенно уверена, что, исходя из принципа Бритвы Оккама… {82}
— Какой еще бритвы?
— Оккама. Принцип отсечения лишних гипотез. Ты хоть с логикой знаком?
— Мало.
— Так вот… я подозревала, что примерно одно из каждых пятисот «наблюдений» летающих тарелок — это реальный корабль, такой как этот. В сумме получается много. А по поводу того, что я делала на Луне… — она замолчала и ухмыльнулась. — Я, вообще-то, не подарок.
С этим я не спорил.
— Давным-давно, когда мой папа был маленьким, Хайденский планетарий {83} стал бронировать места на Луну. Это была просто рекламная акция, вроде недавнего дурацкого мыльного конкурса, но папа записался. А теперь, много лет спустя, открылся лунный туризм, и в Хайдене передали эти списки в «Америкэн Экспресс», — а тот известил кандидатов, которых они смогли разыскать, что они имеют право полететь первыми.
— Значит, твой отец полетел на Луну?
— Господи, конечно нет! Папа попал в эти списки еще маленьким. А теперь он шишка в Институте перспективных исследований, и ему некогда развлекаться. Мама не полетит ни за какие коврижки. Ну я и говорю, дескать, я полечу. Папа сказал: « Нет!», мама сказала: « Боже мой, нет!» …вот я и полетела. Я могу быть очень стервозной, если захочу, — добавила она горделиво. — У меня такой талант. Папа говорит, что я маленькое аморальное чудовище.
— Думаешь, он прав?
— Конечно, прав. Он-то меня понимает, а вот мама только всплескивает руками и говорит, что у нее сил больше нет. Так вот, целых две недели я вела себя совершенно ужасно и
— Хмм… я все-таки не понял, как ты в этом корабле очутилась.
— А-а… я околачивалась там, где не положено, делала то, что запрещается. Я всегда стараюсь глазеть по сторонам; узнаешь много нового. Вот они меня и сцапали. Они бы предпочли папу, но теперь надеются обменять меня на него. Я не могла этого допустить, поэтому пришлось сбежать.
— Это сделал дворецкий, — мрачно пробормотал я.
— Что?
— Твой рассказ напоминает детективы — в нем так же много нестыковок и дыр.
— Ну я тебе точно говорю, что это обычное… ой-ой, опять начинается!
Но произошло только одно — освещение сменилось с белого на голубое. Никаких плафонов там не было; мерцал весь потолок. Мы распластались по полу. Я хотел встать, и не смог.
Я чувствовал себя, словно пробежался по пересеченной местности, и выдохся так, что едва дышал. Вряд ли причиной был собственно голубой свет. Голубая составляющая — просто лучи в диапазоне от 4300 до 5100 ангстрем, она присутствует в солнечном спектре. Однако, что бы там ни подмешали в это голубое сияние, мы от этого обмякли, как веревки.
Чибис пыталась мне что-то сказать:
— Если… они придут за нами… не сопротивляйся… и… главное…
Голубой свет снова сменился белым. Узкая стена стала отъезжать в сторону.
Побелевшая от страха Чибис нашла силы договорить:
— …главное… не сопротивляйся… ему.
Двое мужчин вошли в комнату и, отодвинув Чибис, связали мне запястья и лодыжки, да еще обвязали веревкой вокруг пояса, прикрутив локти к туловищу. Мало-помалу я начал выходить из оцепенения, но был все еще настолько слаб, что не смог бы и почтовую марку лизнуть. Я так хотел им врезать по черепу… но с тем же успехом бабочка может пытаться приподнять штангу.
Они вытащили меня. Я запротестовал.
— Послушайте, куда вы меня тащите? Что вообще происходит? Я на вас в суд подам. Я…
— Заткнись, — сказал один. Это был костлявый коротышка, лет пятидесяти или старше. Вид у него был такой, как будто он никогда в жизни не улыбался. Второй, помоложе, — толстый, с обиженным детским ртом и ямочкой на подбородке — выглядел так, будто мог бы и посмеяться, если беспокоиться не о чем. Но сейчас он был обеспокоен:
— Тим, мы можем влипнуть. Надо вышвырнуть его в космос… надо их обоих выкинуть в космос… и выдать емуза несчастный случай. Можно сказать, что они развязались и попытались смыться через люк. Онникогда не узнает…
— Заткнись, — без всякого выражения ответил Тим. — Хочешь неприятностей? Вакуума хочешь хлебнуть?
— Но…
— Заткнись.
Они протащили меня по изогнутому коридору в какую-то комнату и бросили на пол.
Я лежал лицом кверху, но не сразу понял, что это, видимо, рубка. Ни один человек не сделал бы такую рубку, да она и не была создана человеком.
Тут-то я и увидел его.
Чибис могла не предупреждать; я и не подумал емусопротивляться.