Гражданин Галактики (сборник)
Шрифт:
Через несколько футов, у выхода из туннеля, я остановился. Ветер ударил в меня; он был настолько леденящим, что смертельный холод туннеля показался летней прохладой. Я закрыл глаза, отсчитал тридцать секунд, чтобы привыкнуть к свету звезд, нащупал наклонную подпорку с наветренной стороны туннеля, которая крепила эстакаду к горе, и привязал страховочную веревку. Я знал, что снаружи ночь, и ожидал, что дорога будет выглядеть черной полосой на фоне белого «снега», блестящего под яркими звездами. Я решил, что на этом ураганном
Все это я обмозговал; это ведь не прогулка по саду — это Плутон, ночь! Так что, привязывая веревку, я отсчитал тридцать секунд, чтобы дать глазам привыкнуть к свету звезд. Потом открыл их.
И не увидел ни черта!
Ни одной звезды. Небо слилось с землей. Я стоял спиной к туннелю, шлем затенял мне лицо, как широкополая шляпа; я должен был видеть дорогу. Ничего.
Я повернул голову и увидел причину и кромешной тьмы, и землетрясения — действующий вулкан. Был ли он в пяти милях или пятидесяти — не вызывал сомнений зазубренный багровый шрам над горизонтом.
Я не стал его разглядывать. Я включил фонарь, осветил правый, наветренный край эстакады и начал продвигаться вперед неуклюжей походкой, держась ближе к этому краю, чтобы оставался запас ширины, чтобы успеть встать, если ветер собьет меня с ног. Этот ветер пугал меня. Веревку я намотал на левую руку и отпускал ее по мере продвижения, стараясь держать достаточно натянутой. Витки были твердыми как железо.
Ветер не только страшил; он мучил. Он был настолько холодным, что обжигал. Он и обжигал, и раздирал, и замораживал до костей. Мой правый бок, которому больше доставалось, совершенно одеревенел, и тогда сильнее стал маяться левый.
Я не чувствовал веревки. Я остановился, нагнулся и осветил моток лучом фонаря (вот что еще нужно усовершенствовать! фонарь должен поворачиваться на шарнирах!).
Веревка размоталась наполовину, я прошел добрых пятьдесят ярдов. По веревке я отмечался, в ней было сто ярдов, ее конец как раз там, куда стремилась Мамми. Поторопись, Кип!
«Шевелись, парень! Здесь холодно».
Я снова остановился. Где коробочка?
Я ее не чувствовал. Посветив фонарем, убедился, что она стиснута в правой руке. Ни с места, пальцы! Я поспешил вперед, считая шаги. Один! Два! Три! Четыре!..
Досчитав до сорока, я остановился и взглянул на обочину. Я находился в самой высокой точке пути, там, где дорога пересекала ручей, и припомнил, что это примерно на середине пути. Ручей — метан или что там было? — замерз насмерть, и я понял, что ночь действительно холодная.
На левой руке осталось всего несколько витков веревки — я был у цели. Я отпустил веревку, осторожно передвинулся на середину дороги, опустился на колени и начал устанавливать
Пальцы не разгибались.
Я разогнул их левой рукой, вынул коробочку из кулака. Этот дьявольский ветер чуть не вырвал ее, и я с трудом не дал ей укатиться. Обеими руками я аккуратно поставил ее вертикально.
«Шевели пальцами, дружище. Сведи руки вместе!»
Я свел. Мышцы предплечья слушались, хотя пальцы сгибать было мучительно больно. Неловко придерживая коробочку левой рукой, я нашарил маленькую кнопочку на верхушке.
Я ее не почувствовал, но она легко повернулась, как только мне удалось к ней прикоснуться; я увидел это.
Казалось, она ожила и замурлыкала. Возможно, я услышал вибрацию, передавшуюся перчаткам и скафандру; почувствовать ее онемевшими пальцами я, разумеется, не мог. Я поспешно отпустил кнопку, неловко поднялся на ноги и отступил, чтобы, не наклоняясь, осветить маяк.
Дело Мамми было завершено, причем (я надеялся) вовремя. Если бы здравого смысла у меня было чуть побольше, чем у дверной ручки, я бы развернулся и сиганул в туннель еще быстрее, чем выходил из него.
Но я был зачарован действиями этого механизма.
Он, казалось, встряхнулся и выпустил три паучьи ножки. Встал, опершись на них, как на маленький треножник высотой в фут. Он снова встряхнулся, и мне показалось, что его сейчас снесет ветром. Но паучьи ножки напряглись, будто вцепившись в почву, и устройство встало незыблемо, как скала.
На его вершине что-то поднялось и развернулось.
Это было как цветок дюймов восьми в поперечнике. Из него выдвинулся какой-то палец (антенна?), покачался, будто нацеливаясь, и остановился, указывая в небо.
Потом маяк сработал. Я уверен, что сработал, хотя я увидел лишь вспышку света — видимо, побочное явление. Свет сам по себе не мог бы передать информацию, даже если бы не было этого извержения вулкана. Возможно, это был какой-то безобидный эффект при выделении огромного количества энергии, эффект, которого Мамми не смогла избежать по недостатку времени, материалов, или оборудования. Он был не ярче фотовспышки размером с орех арахиса. Но я смотрел прямо на него. Поляризаторы не успели отреагировать. Она ослепила меня.
Я решил, что у меня испортился фонарь, но потом сообразил, что перед ослепшими глазами висит большой зеленовато-пурпурный диск.
«Не волнуйся, малыш. Это просто световой шок. Подожди, и все пройдет».
«Я не могу ждать! Я замерзну насмерть!»
«Найди веревку, она пристегнута к поясу. Держись за нее».
Я сделал так, как сказал Оскар, нашел веревку, развернулся, начал наматывать веревку на обе руки.
Она разбилась.
Она не порвалась, как обычная веревка; она разбилась, как стекло. Видимо, к этому времени она успела остекленеть. И нейлон, и стекло — это переохлажденные жидкости.