Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке
Шрифт:
Когда посылают за таким лекарем по наитию, он никогда не докучает больному осмотром и задает два-три вопроса лишь приличия ради, ибо любой недуг распознает озарением. От любой болезни он прописывает ему пилюли или капли и так же мало беседует со своим пациентом, как коновал, пользующий лошадь. Если больной остается в живых, лекарь включает его в список исцеленных, а если умирает, о его болезни можно с полным основанием сказать, что поскольку ее не удалось излечить, значит она была неизлечима.
Письмо XXV
[О естественном возвышении и упадке государств, подтверждаемом историей
королевства Ляо.]
Лянь Чи Альтанчжи - к ***, амстердамскому купцу.
На днях я оказался в обществе некоего политика, который горько сокрушался о бедственном положении Англии и уверял меня, что государство оказалось на ложной стезе, так что даже человек с такими способностями, как у него, вряд ли сумел бы исправить дело.
– Зачем нам понадобились
– вопрошал он.
– Мы народ торговый, нам должно развивать коммерцию по примеру наших соседей голландцев. Наше дело увеличивать торговлю, повсюду основывая новые колонии. Сила нации в богатстве. А что до прочего, то нам достаточно защиты флота.
Мои слабые доводы были бессильны переубедить человека, который почитает себя достаточно мудрым, чтобы возглавлять кабинет министров, и все же мне казалось, что я вижу истинное положение вещей, поскольку сужу о нем беспристрастно. А посему я не стал его урезонивать, а попросил позволения рассказать небольшую историю. В ответ он улыбнулся снисходительно и иронически, я же поведал ему _ИСТОРИЮ ВОЗВЫШЕНИЯ И УПАДКА КОРОЛЕВСТВА ЛЯО_ {1}.
На севере Китая, там, где великая стена, разветвляясь, опоясывает целую область, была расположена плодородная провинция Ляо, жители которой наслаждались свободой и полной независимостью. Поскольку стена со всех сторон надежно защищала их землю, они не опасались нежданного вторжения татар, и каждый, владея некоторой собственностью, ревновал о защите отечества.
Но безопасность и богатство в любой стране естественно рождают любовь к наслаждениям. Удовлетворив нужды, мы хлопочем об удобствах, а получив их, жаждем всевозможных удовольствий; когда же любая прихоть исполнима, в человеке пробуждается честолюбие и ставит перед ним новые цели. Словом, жители страны, еще недавно пребывавшие в первобытной простоте, помышляли теперь о более тонких нравах, - а, вкусив их, устремились к изысканности. Тогда же оказалось, что для блага страны следует разделить жителей на сословия. Прежде каждый гражданин возделывал землю или занимался ремеслом, а при необходимости шел в солдаты. Теперь этот старинный обычай упразднили, придя к заключению, что человек, с детства приученный к одному роду занятий, мирному или военному, лучше преуспевает в избранном деле. И вот жители страны отныне разделились на два сословия: ремесленников и солдат. Первые способствовали благоденствию государства, вторые оберегали его безопасность.
Свободной стране всегда грозят враги не только внешние, но и внутренние, злоумышляющие против ее вольностей. Народу Ляо приходилось остерегаться и тех и других. Но страна ремесленников была лучше любой другой приспособлена к охране внутренних свобод, а страна воинов могла успешнее отразить нападение чужеземцев. Однако такое разделение, естественно, повлекло за собой разногласия между двумя сословиями. Ремесленники выражали опасение, что существование постоянной армии угрожает свободе остальных, граждан, предлагали распустить войско и уверяли, что одной могучей стены довольно, чтобы защититься от самого опасного врага; солдаты, в свой черед, указывали на мощь соседних государей, на их тайные заговоры против Ляо, на непрочность стены, которую может разрушить любое землетрясение. Но покамест этот спор продолжался, государство Ляо оставалось воистину могущественным: каждое сословие ревниво следило за действиями другого, что поощряло равное распределение благ и предотвращало смуту. Мирные ремесла в те дни процветали, но и военное искусство не было в небрежении. Соседние державы, видя, что им незачем опасаться честолюбивых замыслов Ляо, народ которого радел не о богатстве, а о независимости, довольствовались беспрепятственной торговлей с ним; они посылали в Ляо природные дары и, получая взамен готовые изделия, платили немалые деньги.
Таким путем народ Ляо обрел устойчивое благоденствие, и его богатства соблазнили татарского хана, который направил против Ляо несметные полчища. Но граждане Ляо все до одного поднялись на защиту отечества, ибо в ту пору их еще вдохновляла любовь к нему, и они, мужественно сражаясь с варварами, одержали полную победу.
Именно с этого времени, которое народ Ляо почитал вершиной своей славы, историки и ведут начало упадка этой страны. Ее жители достигли могущества, потому что любили родину, и утратили его, потому что поддались честолюбию. Им казалось, что обладание татарскими землями не только укрепит в будущем их мощь, но и приумножит богатство в настоящем, а потому и солдаты и ремесленники единодушно решили, что этот пустынный край следует заселить и превратить в колонии Ляо. Когда торговый народ ведет себя как захватчик, он неминуемо гибнет.
Ведь его благоденствие во многом зависит от поддержки соседних государств: пока те относятся к нему без зависти и страха, между ними процветает торговля, но как только эта страна посягает на то, чем она пользовалась лишь из чужой любезности, все соседи сразу же сокращают свою торговлю с ней и ищут других связей, которые не
С тех пор другие страны стали с опаской следить за честолюбивым соседом и запретили своим подданным какое бы то ни было общение с его гражданами. Однако жители Ляо и не думали отказываться от своих дерзких притязаний, ибо только колонии почитали они теперь источником богатства. "Богатство - это сила, говорили они, а сила - это полная безопасность". Множество отчаявшихся или предприимчивых переселенцев устремилось в пустынные области, отнятые у татар. Поначалу торговля между колониями и метрополией приносила немалые взаимные выгоды. Она поставляла колониям всевозможные товары своего изделия, а те, в свою очередь, посылали соответствующие количества слоновой кости и жень-шеня {2}. Эта торговля чрезвычайно обогатила жителей Ляо, а непомерное богатство породило столь же непомерную распущенность, ибо люди, у которых много денег, всегда изыскивают всяческие неслыханные прежде наслаждения. Как описать мне постепенную гибель страны? Со временем любая колония расширяется и завладевает всей областью, где некогда была основана. Население ее растет, а вместе с ним и цивилизованность. Многие предметы, которые первоначально ей приходилось получать от других, она научается изготавливать сама. Так произошло и с колониями Ляо: не прошло и ста лет, как они превратились в могущественные и цивилизованные страны, и чем более они крепли, тем менее выгодной для них становилась прежняя торговля. И вот метрополия начала все больше беднеть от сокращения торговли, но оставалась столь же расточительной. Прежнее богатство породило привычку к роскоши, которую уже никакими способами нельзя было искоренить. Торговлю с соседними странами жители Ляо давно уже не вели, а торговля с их колониями день ото дня естественно и неизбежно шла на убыль. Однако они по-прежнему вели себя как высокомерные богачи, хотя им уже нечем было поддерживать свои притязания, и все еще упорствовали в расточительности, хотя их бедность уже вызывала презрение. Короче говоря, страна теперь походила на распухшее от водянки тело, чьи огромные размеры свидетельствуют лишь о его нежизнеспособности.
Былое богатство делало их лишь более беспомощным; так богатые люди, впав в бедность, оказываются самыми несчастными и ни к чему не пригодными. Они воображали, будто колонии, которые на первых порах способствовали процветанию страны, будут и впредь содействовать ее благоденствию, однако им пришлось убедиться, что они должны отныне рассчитывать только на собственные силы, что колонии всегда приносят лишь временные выгоды и, став цивилизованными и развитыми, более не служат поддержкой метрополии. Страну уже откровенно презирали, и вскоре император Хонти вторгся в ее пределы с огромной армией. Историки нам не сообщают, почему колонии Ляо не пришли на помощь метрополии: то ли из-за дальнего расстояния, то ли потому, что хотели, воспользовавшись случаем, избавиться от зависимости. Известно только то, что страна почти не оказала сопротивления. Хваленые стены оказались слабой защитой, и вскоре Ляо пришлось признать власть китайской империи.
А ведь народ Ляо мог бы жить счастливо, если бы он сумел вовремя обуздать свое честолюбие и стремление к богатству и знал бы, что расширение империи часто ведет к ее ослаблению, что наиболее могучими оказываются те страны, которые черпают мощь во внутреннем единении, что колонии, привлекая к себе людей смелых и предприимчивых, оставляют метрополию на попечение людей робких и корыстных, что от крепостных стен мало толку, если защитникам недостает мужества, что избыток торговли может повредить нации так же, как и ее недостаток, и что благоденствующее государство и государство-завоеватель - это далеко не одно и то же.
Прощайте.
Письмо XXVI
[Нрав господина в черном с некоторыми примерами непоследовательности
его поведения.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Хотя я люблю заводить знакомства, дружеской близости ищу с немногими. Господин в черном, о котором я уже не раз упоминал, один из тех, чью дружбу я хотел бы заслужить, потому что питаю к нему истинное уважение. Правда, поведение его отмечено странной непоследовательностью и, пожалуй, уместнее было бы именовать его чудаком среди нации чудаков. Он - человек щедрый до расточительности, но хочет при этом слыть образцом бережливости и благоразумия, речь его пересыпана присловиями, свидетельствующими о своекорыстии и эгоизме, а сердце полно безграничной любви к людям. При мне он объявил себя мизантропом, а лицо его говорило о сострадании к ближнему, с языка слетали самые злые слова, а взгляд смягчала жалость. Одни люди притворяются участливыми и сострадательными, другие похваляются, будто наделены этими качествами от рождения, но я впервые встречаю человека, который словно стыдится своего природного добросердечия. Он столь же усердно старается скрыть эти чувства, как лицемер - равнодушие. Однако стоит ему на минуту забыться, как маска спадает, и даже самому поверхностному наблюдателю становится ясна подлинная его сущность.