Гражданин начальник
Шрифт:
– Грохот, – проворчал он вслух, – надо же, она услышала грохот... Если я сейчас упаду, никакого грохота не будет... Упадет мешок с травой, и только... Грохот может произвести табуретка, если ее хорошо грохнуть об пол... Виталий, – обратился он к Худолею, – сделай, будь добр, снимочек от двери к окну, только, понимаешь, чтобы захватить всю комнату, я знаю, есть у тебя такой широкозахватный объектив.
– Будет чуть искривлено... Не страшно?
– Ничего... Главное, чтоб все на одном снимке. Усек?
Пафнутьев снова прошел на кухню. Дашу он застал в той же
– Опять я, – сказал он, присаживаясь. – Даша, милая... Простите за настырность... Вот вы мне сказали, что, дескать, первая ваша мысль была, что он упал и ударился...
– Мне так показалось.
– А откуда он мог упасть?
– Не знаю... – Она первый раз посмотрела на Пафнутьева заплаканными глазами. – Почему-то подумалось.
– И вы не поссорились?
– Нет. – Она покачала головой. – Когда долго не видишься, какие ссоры...
– Долго – это сколько?
– Наверно, больше недели не виделись.
– Давно знакомы?
– Около года... Мы на корте познакомились... Но... Как вам сказать... Это было мимолетное знакомство. И только месяц назад мы стали...
– Понимаю. А замуж он вам не предлагал?
– Нет, но... Разговоры о будущем были. Хорошо бы туда поехать, хорошо бы вдвоем по Средиземному морю...
– Это было всерьез?
– Думаю, да.
– А как вы думаете, Даша, что произошло? Как это могло случиться? Ведь ни в какие же ворота!
– Понятия не имею! Ничего не могу понять!
– Вы уверены, что ни к чему в комнате не прикасались до нашего приезда!
– Что вы имеете в виду? – Она повернулась к нему.
– Ну... Например, окно было распахнуто, но, когда все это случилось, вы закрыли окно, задернули штору...
– Нет-нет! Чтобы пройти к окну, чтобы пройти в комнату, мне пришлось бы переступить через него... А я как увидела, так сразу сюда...
– А как же позвонили? Ведь телефон в глубине комнаты?
Даша молча показала на неприметный телефончик в виде подвесной трубки с кнопками.
– Понятно, – несколько смущенно кивнул Пафнутьев. А про себя опять подумал: «Третий труп. Неужели не последний?»
В кабинете Первого находился журналист, их разговор затягивался, и Голдобов нутром чувствовал, что это плохо. Уж коли он шастает не по правовым коридорам, не в прокуратуре и в милиции, а сидит здесь, то хорошего здесь мало. Значит, замах не на плохое ведение следствия, значит, замах покрупнее...
В приемную входили люди, о чем-то договаривались с секретаршей, но Голдобов их не слышал. Барабаня пальцами по чемоданчику, он еще и еще раз просчитывал задуманное. Не все казалось ему надежным, но отказаться тоже было нельзя. Уже нельзя. И потом, в атаке ему всегда везло.
Открылась дверь, и из кабинета вышел Фырнин. Голдобов остро глянул на него и успокоился. Существует такое испытание для шахматистов – им дают взглянуть на шахматную доску в течение одной секунды и после этого предлагают оценить позицию. Так вот, этой секунды бывает вполне достаточно, чтобы уверенно сказать о преимуществе черных или
Вывод Голдобова был тверд и суров. Но он ошибся. И в этом не было его вины. Просто ему не приходилось сталкиваться с такими мягкими, беспомощными людьми, которые, однако, садясь за свой письменный стол, превращаются в людей отчаянных, рисковых и весьма самоуверенных в выводах и заключениях. А улыбку, потерянный вид, бестолковость можно было бы назвать маскировкой, если бы все это не было искренним. Голдобов привык общаться с другими людьми – напористыми, цепкими, с которыми всегда держат в кармане козырь для любого, с кем придется встретиться.
– Входите, Илья Матвеевич, – сказала Вера.
– Да вот сначала надо поприветствовать Валентина Алексеевича, – широко улыбнулся Голдобов, гордясь способностью запоминать имена.
– О! А я к вам собрался... В управление...
– Собираетесь писать статью?
– Не то чтобы собираюсь, но если уж так случилось, то ведь это...
– Значит, еще не решили?
– Знаете, Илья Матвеевич, вот я и хотел об этом с вами поговорить... Решить-то решил, статья будет, но некоторые положения требуют...
– Проверки? – подсказал Голдобов нетерпеливо, уже держась за ручку двери, ведущей в кабинет Первого.
– Нет, я уже все проверил... В общем-то, факты подтвердились, да и Иван Иванович их не отрицает... Он одобрил мои намерения. Речь идет о согласовании формулировок, выводов, если позволите так выразиться...
«Боже, какой дурак! – простонал про себя Голдобов. – Похоже, в газеты идут люди, которых до этого успели выгнать из десятка контор». И, не желая отказать себе в удовольствии, он спросил:
– Скажите, вы до газеты работали где-нибудь?
– О! – Фырнин махнул ладошкой. – В десятке контор! И отовсюду выгнали!
– Что так? – вежливо удивился Голдобов. Будь он менее самоуверенным, мог бы сообразить, что человека, изгнанного из многих учреждений, надо особенно опасаться. Уж если изгоняли, значит, находили в нем что-то неприемлемое, значит, почему-то не уживался. Но Голдобову было не до столь сложных рассуждений. Слишком многое свалилось на него в последнее время, чтобы он мог позволить себе проявлять опасливость и неуверенность. Этот небольшой разговор лишь убедил его в собственном превосходстве, утвердил в правильности принятого решения. – Подождите меня, если есть время... Мы могли бы вместе пообедать, – предложил он.