Гражданская война в Испании (1936 – 1939)
Шрифт:
Все источники сходятся только в одном — отъезд правительства проходил в беспорядке. От народа его скрыли, дабы не вызывать паники, а высокопоставленных чиновников оповещали как попало. Начальнику генштаба майору Эстраде, например, сообщили, что кабинет уезжает, но не сказали, когда и куда.
Как часто бывает, тайна перестала быть тайной уже через два-три часа. Несколько человек видели, как правительственный лимузин Ларго выехал из военного министерства по направлению к восточной окраине. В городе началось сильное замешательство, тысячи граждан, в особенности беженцев, плотной толпой двинулись на восток к Валенсийскому шоссе. Остановить людской поток было некому, министр внутренних дел Галарса, отвечавший за поддержание
Покинули столицу также почти все чиновники министерств, командующий Центральным фронтом, начальник генштаба, командующий штурмовой гвардией, начальник городской полиции, советский посол и т. д. (По свидетельству Эмиля Клебера, посол СССР тоже не верил в возможность отстоять город.) Уехали и руководители почти всех партий. Мадрид оставался в беспомощном положении.
Обязанность отстаивать столицу Ларго и Асенсио Торрадо возложили на Хунту (комитет) обороны Мадрида, которую еще нужно было создать. Премьер-министр назначил только председателя Хунты — малоспособного 58-летнего генерала Миаху, который разделил с нерадивыми дружинниками вину за поражение под Кордовой. Ему Асенсио Торрадо вручил пакет с приказом главы правительства «защищать город любой ценой». Требование звучало внушительно и грозно, но после вскрытия пакета, оказалось, что в приказе есть оговорка: если отстоять Мадрид не удастся, то… оставить столицу и отступать на Куэнку. Указание высшим начальством путей отхода накануне битвы закономерно настраивает не на борьбу «любой ценой», а именно на отступление. Вполне логичным в этой ситуации выглядит решение командующего фронтом генерала Посаса, который уехав в Таранкон, тут же отдал дружинникам Гвадаррамского фронта (около 15000 человек) приказ поворачивать назад. Если уж планировалось оставить Мадрид, то удерживать Гвадарраму не имело смысла — ее защитники рисковали быть уничтоженными внезапным ударом с юга.
В распоряжении Хунты, которую сердито называли «мифическим органом», не было ни войск, ни транспорта, ни аппарата. Не было ей дано и оперативной самостоятельности — Ларго подчинил Хунту командованию Центрального фронта. Единственное, что было в распоряжении растерянного Миахи к ночи 7 ноября, — изобилие пустых служебных помещений во всех министерствах.
Находившийся в центре событий Кольцов вспоминал: «У подъезда военного министерства нет караула, а все окна освещены… Анфилада комнат. Широко раскрыты все двери, сияют люстры, на столах брошены карты, документы, сводки, карандаши, исписанные блокноты. Кабинет военного министра, его стол. Тикают часы на камине. Десять часов сорок минут. Ни души.
Дальше — генштаб, его отделы, штаб Центрального фронта, его отделы, главное интендантство, его отделы — анфилада комнат… Ни души. Как в заколдованном царстве.
На площадке сидят два старичка-служителя в ливреях, чисто выбритые. Такими я их никогда не видел. Они сидят, положив руки на колени, и ждут, пока их звонком позовет начальство — старое или новое, все равно какое».
Злые языки в мадридских гостиных говорили, что Миахе доверили войти в историю, сдав неприятелю Мадрид.
По совпадающим сведениям всех первоисточников, вакуум власти был заполнен усилиями пришедших Миахе на помощь трех сил — коммунистов, социалистической молодежи и беспартийных кадровых военных. В считанные часы Хунта обороны была образована и приступила к работе. Ее состав отражал состав кабинета, однако идейно преобладали в ней коммунисты. Вдохновляющей силой Хунты, по определению британского историка Хью Томаса, первое время был находившийся в Испании уже четвертый месяц советский гражданин — корреспондент «Правды» Кольцов, игравший роль политического советника. Обосновалась Хунта в здании военного министерства. Немногим было известно, что в подвалах того же здания разместился
К рассвету 7 ноября защитники столицы воссоздали ядро генштаба. Оно включало двух подполковников — Рохо и Фонтану, двух майоров — Касадо и Матальяну и не имевшего военного звания коммуниста Ортегу. Начальником штаба назначили Рохо.
Поскольку Хунта получила свободу действий, лимиты на численность военных сил отпали. Радиостанция Мадрида каждые две минуты призывала мадридцев встать на защиту родного города. Агитаторы Хунты всю ночь на 7 ноября обходили дома и вербовали добровольцев. «Ночная мобилизация» дала неожиданно хороший результат — около 12 000 новобранцев. Приказано было отключить большинство городских телефонов и усилить затемнение. Остатки разбитых колонн Хунта заменяла свежими силами. Мадридская молодежь под обстрелом воздвигала прочные цементированные баррикады.
Старые танки «Рено» и «Шнейдер» были направлены на дежурство к мостам через реку Мансанарес. На Гран Виа сосредоточили небольшую группу старых броневиков — единственный резерв Республики.
Миаха собрал в военном министерстве командиров милиции и профсоюзных работников. Взволнованный, похожий на Санчо Пансу, генерал оказался неплохим оратором. В краткой, пересыпанной крепкими народными выражениями речи он объявил о решимости Хунты сражаться в Мадриде и потребовал за сутки найти еще 40 000 новобранцев.
План Молы и Варелы состоял в том, чтобы решающий удар нанести с запада, через пригородные парки Каса-дель-Кампо и Западный, где республиканская оборона отсутствует и откуда ближе всего добраться до городского центра. Овладение парками позволяло развить наступление через Университетский городок, непосредственно вторгаясь в пределы Мадрида. Вспомогательный, отвлекающий удар националисты планировали провести на юге столицы, наступая через наполовину занятый Карабанчель.
Атаки националистов начались в 6 часов хмурым и дождливым утром 7 ноября. От 10 000 до 12 000 уверенных в победе националистов, имевших вдосталь патронов и снарядов, наступали на 40 000 почти не имевших боеприпасов республиканцев. У Варелы имелось 50–60 танков и бронемашин — вдвое больше, чем у Миахи, и в два-три раза больше самолетов. На весь Мадрид имелось не более 500 снарядов (менее десяти штук на пушку) и патронов на три часа боя. Поэтому 50 республиканских орудий почти все время молчали, а командиры пехотных колонн раздавали дружинникам холостые патроны под видом боевых.
Туман и дождевая мгла к счастью для защитников несколько суток не позволяли националистам использовать авиацию, а текущая по западной окраине Мадрида и имеющая каменистые берега речка Мансанарес сильно ограничивала использование бронетехники, что практически уравнивало шансы сторон.
Поначалу удары Африканской армии напоминали разведку боем, но сила их непрерывно нарастала. 7-12 ноября вошли в историю как время решающих боев за Мадрид.
Инициатива полностью была у националистов, республиканцы едва успевали отбиваться. «Одна за другой уходили к фронту пестрые толпы, чтобы растаять под огнем. Они шли на смерть добровольно, готовые погибнуть за идею», — писала позже газета «Таймс». В Карабанчеле и в Каса-дель-Кампо шли упорнейшие бои. «Мятежники засыпали огнем… Грохот взрывов не смолкает. На набережных бушуют настоящие огненные вихри», — писали очевидцы. Часть баррикад была разрушена.
9 ноября у националистов, казалось, появился серьезный шанс. Марокканская кавалерия Ягуэ, дождавшись обеденного времени дружинников, разгромила сторожевую охрану Толедского моста и ринулась прямо к центру города. В здании военного министерства поднялась паника. Генерала Миаху члены Хунты силой волокли к автомобилю. Но прочие командиры Африканской армии, скованные на других участках, были не готовы поддержать Ягуэ. Республиканцы сумели закрыть прорыв и отбросить кавалерию, потрепав ее пулеметным огнем. Паника улеглась.