Гребень Дяди Нэнси
Шрифт:
— Ладно, в логах почитаем… — буркнул Прохор.
— Никаких логов нет, пацаны, — Нэнси замахал руками. — Я не оставляю логов. Ах да, вот еще что…
С бороды дяди Нэнси сорвалось еще одно пестрое куриное перышко, он скривил недовольную гримасу и растворился в воздухе. Осталась только тень на стене склепа, которая какое-то время гневно жестикулировала, потом на секунду стала похожей на паука, вставшего в атакующую стойку. Потом исчезла. Как и кресло. И спицы с вязанием. Лоа Эдна пошевелилась. Несколько раз растерянно моргнула, потянулась ладонью ко рту, протерла губы. Нахмурила брови.
— Ну
— Может открывается на себя? — я тоже подошел к двери. Посмотрел на вытертые ступени. Они выглядели истертыми, словно в этот склеп входило очень много людей. На ступенях валялось несколько кукурузных зерен. Я наклонился и подобрал парочку.
— Я же говорила, что это довольно непростая задача, — сказала Эдна и потерла пальцами виски. — Странно себя чувствую. Тут ничего необычного не происходило?
Я посмотрел на Прохора. Тот незаметно мне подмигнул, пожал плечами и покачал головой.
— Курица клевала зерна, а потом исчезла, — сказал я. — Это необычное?
— Может тот черномазый подсунул бракованную птицу? — Прохор взялся за ручку склепа и потянул дверь на себя. Раздался скрежет. Тяжелая дверь подалась. — Ай! Она меня поцарапала!
— Не волнуйтесь, белый господин, — похоже, что к лоа Эдне возвращалось присутствие духа. Платье посветлело, тревожная складка между бровей разгладилась. — Многие помещения требуют платы за вход.
— Что-то не вижу тут прорези для монеток… — Прохор облизнул кровоточащую царапину.
— Это такое правило ноктюрнета — когда заходишь в присутственное место, то все нормально. А если пытаешься проникнуть в частное или заброшенное помещение, то сможешь пройти, только если поранишься до крови.
— Ладно, раз уж заплатили, давайте войдем, — Прохор с видимым усилием принялся тянуть дверь на себя. Она как-то не очень хотела открываться. Пришлось к нему присоединиться, чтобы сдвинуть эту толстенную деревянную конструкцию.
— Кажется, уже можно протиснуться, — Прохор отряхнул руки и попытался заглянуть внутрь. — Там пыльно и темно. Так и должно быть?
— Каждый раз по-разному, — лоа Эдна отошла от двери подальше.
— Может сходим еще за одной курицей и запустим ее вперед? — идея протискиваться в склеп удачной не казалась. Если там внутри что-то враждебное, то оно триста раз успеет нас сожрать, пока мы будем корячиться в этой щели.
— Ладно, не ссы, — Прохор сунул в пыльную темноту руку и помахал ей там. — Давай я вперед. Эдна, ты же позаботишься об Остапе, если меня сожрет злобный демон, запертый внутри?
Лоа Эдна фыркнула и отвернулась. Такое ее поведение могло означать две вещи — или она все еще растеряна и пытается понять, что же пошло не так у этого склепа, или сейчас игровой момент, когда лоа поддержки не вмешивается, предоставляя игрокам, точнее, игроку, самостоятельно принимать решения и справляться с проблемами. Впрочем, могло быть и то, и другое.
Прохор шумно выдохнул и неожиданно легко проскользнул внутрь склепа. Я замер и прислушался. Шаги. Что-то покатилось по каменному полу, Прохор шепотом выругался. Потом что-то
— Остап! Лезь сюда, здесь никого нет, — голос Прохора звучал глухо, как будто из-под земли. Впрочем, почему как будто? Может за дверью как раз подземелье…
Я попытался протиснуться в щель, но это оказалось не так-то просто. Вроде бы, я примерно того же сложения, что и Прохор, но дверь меня не пускала. Я посмотрел на Эдну. Та усмехнулась и изобразила, как будто у нее в руке нож, и она им режет свое запястья. Вот блин. Плата за вход же! Я схватился ладонью за дверную ручку, изо всех сил сжал ржавую металлическую лапу в ладони. Зашипел, когда что-то острое впилось в основание большого пальца. Осмотрел кривую царапину, вытер каплю крови об пижамные штаны и еще раз попробовал пролезть через щель в двери.
Внутри помещение было как будто чуть больше, чем снаружи. Но не особенно, никакого законсервированного пространства. Почему-то я ожидал, что там будет несколько каменных саркофагов, статуя, мраморные столики с масляными светильниками. Ну, вот эта вот вся эстетика, как на лютеранском кладбище на Васильевском. Но ничего такого. Больше всего помещение походило на дворницкую подсобку. В углу свалена куча какого-то деревянного хлама, стены до половины покрашены стремной синей краской, будто в каком-нибудь дремучем деревенском медпункте, на стенах — граффити. Стол, больше похожий на несколько досок, как попало накиданных на грубо сколоченные козлы. И освещалось все это дело светильником, сделанным из тряпки и консервной банки.
— Богачество какое, да? — Прохор провел пальцем по линии одного из бессмысленных узоров на стене. Та в ответ слабо засветилась.
— Как ты это сделал? — я взял со стола пыльную тряпичную куклу.
— Ну вот это свечение от пальца, — я повторил в воздухе его движение.
— Специально ничего вроде не делал, — Прохор придвинул уродливую лампу поближе. — Может это веве какое-то?
Прохор снова поставил палец на стену и повел им вдоль непрерывной линии замысловатого узора. Линия снова засветилась, теперь уж отчетливее. Когда контур замкнулся, узор стал ярко зеленым, и помещение изменилось. Убогие козлы стали полированным столом из черного дерева на тонких паучьих ногах. На нем стояло несколько блюд, наполненных едой, а на месте кучи хлама стоял деревянный гроб. В котором лежал истлевший скелет в грязно-розовом платье в горошек. Длилось это явление несколько секунд, потом узор погас, и склеп вернулся к прежнему состоянию — пыльной мусорной свалки.
— Похоже, это что-то вроде «истинного зрения» или что-то подобное, — Прохор подошел к куче хлама и осторожно пошевелил ее ногой. Что-то глухо стукнулось об пол. Он наклонился, поднял предмет и поднес его ближе к свету. Костяной гребень, потемневший от времени или просто грязный.
— Гребень нашего дяди Нэнси? — Прохор противно захихикал, изображая жеманный смех нашего квестодателя. Протянул находку мне. Я взял. Похожей штукой пользовалась бабушка, чтобы сколоть волосы перед тем, как повязать на них платок. Покрутил в руках, постарался рассмотреть, нет ли на нем каких узоров. Тут гребень треснул и распался в моих руках на две половины.