Гребень Дяди Нэнси
Шрифт:
За дверным проемом было темно. Звук капель стал почти оглушительным. Прохор принюхался. Знакомый какой-то запах… Резкий такой, довольно противный, горьковатый. Нафталин? Взял со стола уже едва чадящую консервную банку. Шагнул вперед.
— Прохор! Белый господин! — голос Эдны раздавался так, будто она стояла где-то далеко на опушке леса и пыталась докричаться до заблудившегося в чаще Прохора. Тот сделал шаг назад и толкнул ее плечом.
— Что ты орешь, девочка из Сызрани?
— Я спросила, что это может быть за дверь, — Эдна отошла подальше от темного проема. — Это какая-то
— То есть, ты туда зайти не можешь?
— Не могу. И вас не вижу, когда вы там.
— Не понимаю, — Прохор почесал кончик носа. — А почему тогда я могу туда зайти?
— Думаю, это как неудаленный кусочек кода, — Эдна повела плечом, ее платье очистилось от следов пыли и стало красно-оранжевым. — Что-то и как-то еще работает, но уже не в пространстве ноктюрнета.
— А где тогда?
— В пространстве обычных снов. Выйдешь туда, окажешься просто в своем сне. Или не в своем.
— И принести оттуда ничего нельзя?
— Скорее всего, там ничего и нет, — Эдна сделала еще шаг к выходу. — В любом случае, если вы решите туда выйти, то помочь я вам не смогу.
— И чем же эти остатки кода могут быть опасны? — Прохор криво ухмыльнулся. Но на самом деле желание лезть в неизвестную темноту явно уменьшилось.
— Физически — ничем, — было заметно, что Эдна тщательно подбирает слова. Плохо разбирается в теме или боится сболтнуть лишнего? — Но в клинику неврозов загреметь можно.
В темноте дверного проема послышался шелест, как будто несколько голубей захлопали крыльями. И тихие шаркающие шаги. Потом все стихло, даже раздражающий звук капель. Прохор поставил консервную банку обратно на стол и почесал в затылке. Его волосы стали жесткими от пыли, на зубах тоже скрипела пыль, одежда была в пыли, а на что похоже лицо, даже думать не хотелось. Лезть в неизвестность, несмотря на предостережения лоа поддержки? Или ну его нафиг?
— Любопытство губит кошку… — пробормотал Прохор. — Ладно, девочка из Сызрани…
— Белый господин, вы же знаете, что я не из Сызрани, почему вы все время…
— Заткнись, — Прохор задрал футболку и старательно протер лицо изнаночной стороной. Правда не был уверен, что это хоть сколько-нибудь улучшит его внешний вид. — Как хочу, так и называю. На твои детские травмы мне плевать.
Прохор толкнул изнутри дверь склепа. Вдруг вредная тяжелая деревяшка только снаружи открывалась плохо, а изнутри распахнется во всю ширь. Но увы, мысль спуститься по ступеням с гордо поднятой головой пришлось отставить — какая там гордо поднятая голова, когда приходится протискиваться, выдохнув из себя весь воздух и стараясь не превратить и так грязную уже футболку совсем уж в лохмотья…
Прохор постоял на крыльце. Так. Три саркофага — серый и два белых. Потрескавшиеся плиты на земле. Видимо, когда-то здесь все было замощено мрамором, а сейчас через осколки былой роскоши пробивалась трава, мох и какие-то непритязательные цветочки. В чатике ему растолковали, что если хочешь вернуться к какому-то месту, надо как можно тщательнее его запомнить. Причем не только и не столько само место, сколько ориентиры по пути.
— Хотя, фиг знает, зачем мне это… — подумал Прохор, нырнув в колючий лаз из розовых кустов.
— Вам нравится, добрый мсье? — чернокожая куаферша прижала обе руки к груди и влюбленными глазами посмотрела на Прохора. Это была уже третья, образы предыдущих двух он забраковал. Кукольная белокожая блондинка пыталась с ним спорить и доказывать, что зеленый оранжевый и фиолетовый — это безвкусное сочетание, «а к вашим глазам подойдет что-то более естественное…» Овца. Она была такой дурой, что Прохор даже не сразу понял, что она живая, а не ноктюрнетовский бот. С одной стороны, ему было жалко девочку, с другой — зато ей будет вечером что обсудить с подружками под винишко… Хотя нет, барышня была такой невесомой, что ни о каком винишке и речи быть не могло. Так что скорее под стакан сельдереевого сока. С куафером-мальчиком тоже как-то с самого начала не задалось, Прохор даже в кресло сесть не успел, а уже понял, что этот манерный тип его бесит. А эта черненькая…
— Да, шоколадка, очень нравится, — Прохор еще раз повернулся кругом у ростового зеркала. Покрытый блестками зелено-фиолетовый мундир, расшитый оранжевыми шнурами. Фиолетовые брейды от лба до затылка. Один глаз желтый с вертикальным зрачком. Идеально. Прохор потрепал куафершу по гладкой антрацитовой щеке, сунул руку в карман, захватил горсть монеток и высыпал на девушку блестящим дождем.
— Спасибо, добрый мсье! — девушка порывисто обняла Прохора тонкими черными руками и бросилась на пол собирать щедрые чаевые. Мурлыча при этом какую-то песенку.
— Как думаешь, лоа Эдна, — Прохор не смотрел на Эдну, но знал, что она здесь. — эта девочка чувствует себя униженной и оскорбленной?
— Она не может ничего чувствовать, она же бот! — сказала Эдна с плохо скрываемым раздражением.
— Сложный философский вопрос, — Прохор направился к выходу. — У нее есть имя. Как там, Епифания, кажется? Она умеет поддерживать разговор, смеется над моими шутками, сама шутит. Сплетен мне всяких рассказала, пока колдовала над лицом и одеждой… Не выносит мне мозг правилами всякой там дискриминацией. Если я приглашу ее на свидание, она пойдет?
Эдна молчала.
— Большинство девушек, которых я знаю, и выглядят глупее, и ведут себя тупо. Может, это они боты? А может и тебе только кажется, что ты спишь где-то там у себя в Сызрани, а на самом деле ты просто кусок кода, в котором забыли исправить баг «больное ЧСВ… Ой, прости, тебя же оскорбляет, когда я твой Нижний Новгород унижаю, называя его иначе!
— Она куаферша, — буркнула Эдна. — Может просто выполнить твои желания насчет внешности и все. И ее треп ничего не значит.